Erotica. Ренессанс. Буйство плоти

…В Комо, — небольшом городке Ломбардии, находящемся невдалеке от Милана, обитал один горожанин, прозывавшийся Андриджетто из Вальсабии. Этот Андриджетто владел такими обширнейшими поместьями, огромнейшими стадами, что никто во всем городе не мог бы сравниться с ним, но его нисколько не грызла совесть, сколь бы скверными ни были творимые им дела. Итак, будучи первейшим богачом и держа в закромах уйму пшеницы и другого зерна, которую ему доставляли его поместья, он никоим образом не желал продавать хлеб за деньги ни купцам, ни кому иному, а раздавал все свои урожаи бедным крестьянам и другим обездоленным. Делал он это вовсе не потому, что имел намерение помочь беднякам, но ради того, чтобы вырвать у них из рук тот или иной участок земли и тем самым увеличить свои поместья и урожаи; и он всегда норовил выбрать такое поле, которое принесло бы ему наибольшую выгоду, с тем чтобы мало-помалу подчинить себе всех в округе. Случилось так, что эти края постиг великий недород, и он был таков, что во многих местах мужчины, женщины и дети мерли от голода. По этой причине все окрестные крестьяне, и с равнины и с гор, стали обращаться за помощью к Андриджетто, и кто отдавал ему клочок луга, кто — леса, а кто и возделанной пашни и взамен уносил пшеницы или какого другого зерна, сколько кому было нужно, и такое множество просителей отовсюду устремлялось в дом Андриджетто, что казалось, будто там отмечается юбилейный год. Был у Андриджетто нотариус по имени Тонисто Распанте — человек в нотариальном деле чрезвычайно сведущий, а в искусстве обирать крестьян превосходивший кого бы то ни было. В Комо существовал закон, воспрещавший нотариусу составлять купчую крепость, если в его присутствии и при свидетелях продающему не были вручены деньги за приобретаемое имущество. Поэтому Тонисто Распанте не раз говорил Андриджетто, что ему не по душе составлять подобные купчие; ведь они нарушают установленное действующими законами, и он не хочет подвергнуться каре. Но Андриджетто в ответ осыпал его бранью и угрожал лишить жизни, и, так как был он человеком рослым и одним из виднейших в городе и всегда почитался столь же красноречивым, как святой Иоанн Златоуст, нотариус делал все, что бы тот ему ни велел. Случилось так, что Андриджетто пришла пора исповедоваться, и он послал своему духовнику великолепные и роскошные яства и сверх того кусок превосходнейшего сукна на две пары чулок — для него и для его домоправительницы, и условился с ним, что на следующий день явится к нему исповедоваться. Мессер священник, поскольку Андриджетто был влиятельным гражданином и богачом, получив обильную мзду, встретил его приветливо и принял любезно и ласково. Пав на колени перед священнослужителем и усердно обвиняя себя в многочисленных прегрешениях, Андриджетто заговорил и о кабальных договорах, которые он заключал, и подробно поведал о них своему исповеднику. Священник, который был человеком весьма сведущим и начитанным и хорошо знал, что договоры Андриджетто кабальные и ростовщические, принялся робко и мягко его порицать, разъясняя ему, что он обязан возместить нанесенный его беззакониями урон. Андриджетто, которому слова священника пришлись не по вкусу, ответил, что тот, видимо, и сам не знает, что говорит, и пусть сначала получше осведомится о том, что он, Андриджетто, до этого времени совершил. Священник, которого Андриджетто не раз щедро награждал, побоялся, как бы тот его не покинул и не ушел исповедоваться к кому-либо другому, и посему безотлагательно дал ему отпущение грехов и, наложив на него легкое покаяние, не стал его дольше задерживать, и довольный Андриджетто, вложив ему в руку флорин, ушел. Случилось так, что спустя короткое время Андриджетто жестоко занемог, и его болезнь оказалась такою, что врачи предрекли ему скорую смерть и даже перестали его навещать. Друзья и родичи Андриджетто, видя, что его болезнь сочтена врачами смертельной и неизлечимой, с завидною находчивостью дали ему понять, чтобы он исповедался и уладил свои дела, как подобает всякому католику и доброму христианину. А он, обуреваемый жаждой наживы, дни и ночи помышлял лишь о том, как бы еще больше возвыситься, не страшился смерти, гнал прочь от себя всех, кто ему хоть словом напоминал о ней, и приказывал приносить то ту, то другую вещь, находя в созерцании их развлечение и удовольствие. После длительных увещаний родичей и друзей он в конце концов согласился пойти навстречу их пожеланиям и распорядился вызвать своего нотариуса Тонисто Распаите и духовника отца Неофито, ибо захотел исповедаться и привести в порядок свои дела. Явившиеся на его зов духовник и нотариус предстали пред ним и сказали: «Мессер Андриджетто, да возвратит вам Господь утраченное здоровье. Как вы себя чувствуете? Крепитесь духом, не бойтесь и не тревожьтесь, ибо вскоре вы исцелитесь». Андриджетто ответил, что он тяжело болен и что сначала хотел бы навести порядок в своих делах, а затем уже исповедаться. Духовник принял на веру его слова, усиленно убеждая его помнить о всемогущем Господе Боге и руководствоваться в своих действиях Его волею, ибо, поступая подобным образом, он восстановит свое здоровье. Андриджетто приказал призвать семерых мужчин, дабы они стали свидетелями его устного и последнего волеизъявления. Свидетели явились и представились больному, и Андриджетто спросил нотариуса: «Тонисто, какую плату вы обычно взимаете за составление завещания?» Тонисто ответил: «В соответствии с принятой у нотариусов расценкой — один флорин, а, вообще говоря, бывает и больше, бывает и меньше, по усмотрению завещателей». — «Итак, — произнес Андриджетто, — бери два флорина, но смотри, пиши только то, что я прикажу». Нотариус ответил, что так и поступит. И, начав с обращения к Вышнему Богу, отметив год от Рождества Христова, месяц, день и все прочее, как это принято в нотариальных актах, он начал писать нижеследующее: «Я, Андриджетто из Вальсабии, в здравом уме, хоть и немощный телом, завещаю душу мою Создателю моему Господу, коему возношу столь великую, сколь только могу, благодарность за ниспосланные Им мне бесчисленные благодеяния». Тут Андриджетто обратился к нотариусу с такими словами: «Что же ты написал?» Нотариус ответил: «Я написал то-то и то-то», и он прочел слово в слово все, что успел написать. Тогда Андриджетто, воспламенившись гневом, воскликнул: «А кто тебе поручил писать именно так? Почему ты не исполнил того, что мне обещал? Пиши по-моему, пиши так: «Я, Андриджетто из Вальсабии, больной телесно и здравый разумом, завещаю душу мою великому дьяволу ада». Услышав эти слова, нотариус и свидетели опешили и обомлели, и их охватило немалое изумление, и, не сводя глаз с лица завещателя, они вскричали: «Ах мессер Андриджетто, где же ныне ваш ум, где же ваше здравомыслие? Или вы помутились рассудком? Такие слова на устах лишь у безумных и бесноватых. Послушайте, не делайте этого из любви, которую вы питаете к Богу! Ведь это пагубно и для души и для чести вашей и несмываемый позор всему вашему роду. Люди, доселе почитавшие вас человеком разумным и мудрым, отныне станут смотреть на вас как на самого отпетого, самого вероломного, самого коварного предателя и изменника, каких когда-либо создавала природа, ибо, пренебрегая собственным благом и собственной пользою, вы еще больше пренебрегаете пользою и благом других». Тут Андриджетто, распалившийся, как огонь в очаге, крикнул нотариусу: «Не говорил ли я, чтобы ты писал так, как я тебе прикажу? Не заплатил ли я тебе сверх положенного, дабы ты писал все, что бы я ни сказал?» Нотариус ответил: «Да, синьор, все это так». — «В таком случае, — продолжал завещатель, — отмечай и пиши только то, что я говорю, и не пиши того, чего я не желаю». Нотариус, которому на этот раз хотелось вовсе не разуметь грамоте, увидев непреклонную решимость Андриджетто и опасаясь, как бы тот не умер от гнева, написал все, что выслушал из его уст. Затем Андриджетто сказал нотариусу: «Пиши: "Item душу моего нотариуса Тонисто Распанте я завещаю великому сатане, дабы она воссоединилась с моею, когда расстанется с телом"». — «Ах, мессер, вы меня обижаете, — воскликнул нотариус, — отнимая у меня честь и доброе имя». — «Продолжай, злодей, — оборвал его завещатель, — и не смей мне перечить. Я тебе заплатил, и намного больше, чем полагается, дабы ты писал, как мне заблагорассудится. Итак, пиши, будь ты неладен, следующее: "Ведь если бы он не потворствовал мне и не составлял столь кабальные и ростовщические договоры, но прогнал бы меня прочь от себя, я теперь не знал бы забот. И так как в ту пору для него большую цену имели деньги, чем моя и его собственная душа, я и препоручаю его Люциферу"». Нотариус, опасаясь, как бы на него не свалилось чего-нибудь еще худшего, записал все, что наказал ему Андриджетто, который вслед за тем произнес: «Пиши: "Item душу моего здесь присутствующего духовника отца Неофито я завещаю тридцати тысячам пар дьяволов"». — «Постойте, что вы говорите, дорогой мессер Андриджетто? — вскричал духовник. — Разве это слова разумного человека, каковым вы являетесь? Не говорите такого! Ужели вам неизвестно, что мессер Иисус Христос милосерд и жалостлив и что объятия Его всегда отверсты в ожидании тех, кто явится с покаянием и воззовет к Нему, винясь и сокрушаясь в своих прегрешениях? Итак, повинитесь в своих тяжких и чудовищных преступлениях и молите Господа о прощении, ибо Он великодушно смилуется над вами. Вы можете исправить причиненное вами зло, и, после того как вы это сделаете, Господь, который милостив и не желает, чтобы кто-нибудь умирал во грехе, простит вас и дарует вам рай». Андриджетто на это ответил: «Ах, преступный священник, исполненный алчности и продажности губитель своей и моей души! Теперь ты подаешь мне совет! Пиши, нотариус, что душу его я завещаю самому пеклу ада, ибо, не будь чумоносной алчности отца Неофито, он не давал бы мне отпущений, и я не свершил бы стольких проступков и не попал бы в то положение, в котором сейчас нахожусь. Тебе представляется достодолжным и подобающим, чтобы я возместил неправедно нажитое имущество? Тебе представляется справедливым, чтобы я оставил моих сыновей бедняками и нищими? Прибереги этот совет для других, ибо ныне он мне ни к чему. Пиши, нотариус, пиши дальше: "Item я завещаю моей любовнице Феличите поместье в долинах Коммакьо, дабы у нее было на что пропитаться и одеться и дабы она могла приятно проводить время со своими любовниками, как всегда и делала это, а также, чтобы по окончании дней своих она разыскала меня в непроглядной пучине адовой и вместе с нами тремя была терзаема вечными муками. Что до остального моего имущества, движимого и недвижимого, наличного и имеющего перейти в мою собственность, так или иначе причитающегося и принадлежащего мне, то я завещаю его Коммоде и Торквато, моим законным и рожденным от меня сыновьям, заклиная их не заказывать по мне заупокойных месс и псалмопений ради моей души, но напропалую играть в кости, распутничать, сражаться оружием и творить все то, что наиболее отвратительно и омерзительно, дабы мое в беззаконии нажитое добро в самое короткое время истаяло и исчезло, и сыновья мои, ввергнутые в отчаянье своим разорением, повесили сами себя за шею". И я хочу, чтобы это было последнею моей волею, и прошу об этом вас всех — свидетелей и нотариуса». По написании и оглашении завещания мессер Андриджетто повернулся лицом к стене и, испустив рев — ни дать ни взять мычание быка, отдал душу Плутону, который всегда пребывал в ее ожидании. Вот так-то злокозненный и преступный Андриджетто, без исповеди и не покаявшись, окончил свою грязную и преступную жизнь…»