Зимой темнеет рано. Вечерние тени и огни светофоров скрадывали контуры улиц. Кулвиндер спешила домой, анализируя прошедший день. Ей было стыдно, что она обманула Никки, но реакция девицы вызывала еще и злость. Поразмышляв над их разговором, Кулвиндер поняла, что ее до глубины души возмущает нахальная привередливость юной особы. «Как вы смели предложить мне обучать этих тупиц?» — будто говорила она.
Двухэтажный кирпичный дом Кулвиндер находился в конце Энселл-роуд. В погожие дни из окна ее спальни была видна золотая вершина великолепного купола гурдвары. Справа жила молодая пара с двумя маленькими детьми — вечерами женщина с малышами, глуповато хихикая, сидела на крыльце, пока не возвращался глава семейства. Дом справа занимали супруги с сыном-подростком, им принадлежала большая собака, которая принималась выть, едва хозяева отправлялись по делам, что случалось каждое утро. Кулвиндер приучила себя мысленно перебирать подробности жизни ближних и дальних соседей: всё что угодно, лишь бы не думать о
— Я пришла!
Она помолчала, ожидая отклика от Сараба. Заставая мужа над нераскрытой пенджабской газетой, погруженным в глубокое молчание, Кулвиндер испытывала настоящую боль.
— Сараб? — позвала она у подножия лестницы. Муж что-то буркнул в ответ. Кулвиндер положила вещи и отправилась на кухню готовить ужин. По пути она мельком посмотрела, не раздвинул ли Сараб шторы в гостиной. Сегодня утром он предложил распахнуть их пошире, чтобы в комнате стало светлее и ему не нужно было включать свет, чтобы почитать газету. «Не надо, — запротестовала Кулвиндер. — У меня от яркого света голова болит». Нет, не тусклое английское солнце, а маячивший за окном дом номер шестнадцать заставлял ее страдать. И они оба знали это.
Кулвиндер выставила тарелки и миску с далом, достала из холодильника ачар и накрыла на стол. За все годы пребывания в Англии не было для нее большей отрады, чем простота пенджабской трапезы. Сараб занял свое место, и супруги молча поужинали, после чего муж включил телевизор, а жена принялась мыть посуду. Майя обычно помогала матери, но однажды, задержавшись в своей комнате, спросила: «А почему бы папе тоже не подключиться к готовке и уборке?» Подобные вопросы в молодости приходили в голову и самой Кулвиндер, но посмей она предложить отцу или братьям заняться домашним хозяйством, ее бы хорошенько вздули. Поэтому она схватила дочь за руку и потащила на кухню.
Покончив с делами, Кулвиндер прошла в гостиную и села рядом с мужем. Телевизор работал совсем тихо, но это не имело значения: показывали какое-то английское шоу, и то, над чем смеялись британцы, не вызывало смеха у пенджабки.
Она повернулась к Сарабу и попыталась завести разговор.
— Сегодня случилось кое-что странное. Недоразумение с кружком, который я организовала, — Кулвиндер на минуту умолкла. «Кружок, который я организовала». Как приятно произносить это вслух. — Девушка, которую я наняла преподавать, думала, что будет учить женщин писать мемуары, но те, кто пришел в кружок, и грамоты не знают. Я давала объявление о занятиях по писательскому мастерству. И только когда женщины начали интересоваться, поняла, что они не в состоянии написать даже собственное имя, но что мне было делать? Давать им от ворот поворот? Это неправильно. В конце концов, моя задача — помогать сестрам по общине.
Это было правдой лишь отчасти. Кулвиндер толком не объяснила женщинам, чем именно они будут заниматься в кружке. «Писать, читать и все такое», — говорила она, выдавая бланки заявлений.
Сараб кивал, но взгляд его оставался пустым. Потом он уставился на экран. Кулвиндер посмотрела на часы и поняла, что ей, как и в любой другой вечер, предстоит убить еще много часов, прежде чем она решит, что можно ложиться спать. Тем временем дождь прекратился.
— Не хочешь пройтись? — обратилась она к мужу. Прогулки после ужина вошли в привычку еще в Индии. — Это полезно для пищеварения, — Кулвиндер почувствовала себя глупо: с чего ей пришло в голову уговаривать Сараба? Но сегодня ей действительно хотелось побыть с ним. Конфликт с Никки напомнил Кулвиндер перепалки с дочерью.
Даже не взглянув на жену, Сараб проговорил:
— Иди одна.
Кулвиндер прошла по Энселл-роуд и свернула на главную улицу района с кучкой магазинов, освещенных продолговатыми люминесцентными лампами. В «Свадебном бутике Шанти» компания молодых женщин примеряла браслеты, вертя запястьями, чтобы свет играл на полировке. Владелец соседней лавки, где торговали масалой,[14]
терпеливо выпроваживал посетителей — довольную английскую пару, накупившую пузырьков с красными и желтыми порошками. Поодаль тусовались подростки в дутых черных куртках, оглашая воздух выкриками и смешками: «Ага. Ха! Ну ты придурок!»