— Ах ты какая, Маринуль… муль-ти-оргаз-мич-ная… — ласково, чуть слышно засмеялся.
Та сладко потянулась, чуть выгнув вверх лобок.
— Ага…
Чуть помолчала.
— Я не всегда такая была…
— И… давно?
— Не-а… с Сережкой…
Вадим чуть напрягся, ожидая ответа, но, услышав его, расслабился.
— А… ну, тогда это хорошо, даже очень.
Опять прижал ее к себе потеснее, тихо, со смехом сказал:
— А то я уж испугался, может, какой другой мужик тебя недавно до такого же доводил. Только-только себя секс-гигантом почувствовал…
— А ты и есть… вон какой большой, — Марина положила руку на мужское достоинство Вадима, ласково, ладонью вжала мягкую кучку в его пах, чуть повращала. — Порвать меня боялся, дурашка… такой ласковый, теплый, твердый…
— Да не порвать… больно сделать, — чуть смутился Вадим.
— Какое там больно… — совершенно счастливым голосом сказала Марина, и чуть поперебирала пальцами источник удовольствия внизу его живота.
Они ненадолго замолчали. Марина сбегала в общую с детьми душевую, приостановившись под ее дверью и прислушавшись: нет ли там кого, а то, может, Светочка как раз за тем же забежала? Мысль, неожиданно, получилась очень ласковой.
Вернулась. Вадим в полутьме посмотрел на нее с улыбкой, чуть подвинулся, хотя места ей и так было предостаточно. Легла рядом на спину.
— Интересно, как там дети… — сказала, задумчиво глядя в потолок.
— «Как»? Я так думаю, как кролики, — Вадим коротко хохонул.
Марина шутливо ткнула его кулаком в бок и повернулась лицом к нему.
— Расскажи мне про Светку.
Мужчина повернул голову и внимательно посмотрел на нее. Ответил чуть напряженно:
— Про Светку? Что именно?
Марина прижалась к его животу щекой, чуть потерлась.
— Да не про то, как вы вместе спите… Ну спите и спите, обоим хорошо, я, — тут она засмеялась, — все равно лучше сделаю. Если и не лучше, то по-другому точно. Про дочку, — она выделила слово, — расскажи. Все. Как родилась, как росла, что любит, что нет, как болела — мне про нее все интересно…
— Интересно? — все еще чуть напряженно ответил Вадим. И задумчиво добавил. — Ну-ну…
— Ага, очень. И про тебя, и про Светланку.
Марина, все так же поглядывая ему в глаза, терлась щекой о живот. «Так. Кажется, мы в некоторой растерянности. Одно дело, потрахаться по-быстрому, другое — про собственную дочь вот так все выложить полузнакомой, по сути, женщине. Не слишком ли я гоню, а? Ведь, считай, прямая заявка на то, что мне Светка близким человеком станет…» И, чуть погодя: «Да пошло оно все… Мне действительно Светка очень интересна… да и с папой ее… нет, верит он мне, верит, никуда не денется, верит… хочу Светку в дочки!»
Но внутри все сжалось — ответит, уйдет? Только от разговора уйдет или, может, вот встанет сейчас с кровати и… все?
Вадим повернулся на бок, чуть отстранил от себя Марину, внимательно глянул ей в глаза.
— Да, Марин, не такая уж ты тихоня… как мне с ходу показалось, — и вдруг, улыбнувшись, прижал ее к себе. — Только вот мне почему-то и впрямь тебе все рассказать хочется… не знаю, почему. Ну и не надо знать, наверное, лови, как говорится, момент — а то убежит. Или… не убежит, а? — и он с улыбкой, выжидательно посмотрел на Марину.
Та, отстранившись, тоже вдруг став совершенно серьезной, ответила:
— Вадик… не убегу. Тоже… ловлю момент.
Чуть усмехнулась. И тоже повернулась на бок, лицом к нему. Опершись на руку, глядя в упор, ждала приговора.
Вадим помолчал. Откинулся на спину, уперся взглядом в потолок.
— Ну, слушай…
Рассказывал он долго.
Поначалу говорил напряженно, с трудом подбирая слова. Через некоторое время под внимательными, чуть улыбчивыми в нужных местах Мариниными глазами расслабился, начал вспоминать всякие веселые моменты, описывая их образно, подробно, слегка помогая себе руками. Марина начала посмеиваться уже в голос, сначала тихонько, а когда он в красках описал, как восьмилетняя Светка, загулявшись больше нужного на улице, скачками неслась к туалету, оставляя за собой на полу коридора мелкие круглые какашки — засмеялась уже в голос:
— Ох, Вадька… А Сережка-то, — и последовала в чем-то похожая история, происшедшая примерно в том же возрасте с Сережкой.
Дальше они рассказывали друг другу о детях уже наперебой, смеясь и дурачась, и лишь через долгое время, устав, примолкли.
Марина подобралась к Вадиму поближе, коснулась напряженными сосками его груди.
— Вадь… Хорошая она у тебя…
— Да… И твой тоже…
Медленно поднесла свои губы к его губам, посмотрела в глаза. Он подался навстречу, и началась ласковая, извечная любовная борьба, в которой только поначалу участвуют губы, а в общем-то — сразу все тела…
В какой-то момент Марина оказалась чуть сбоку от Вадима, грудями на нем, и, оторвавшись от его губ, пошла своими ниже. Вадим чуть напрягся, и она, приподняв голову, шепотом сказала:
— Тихо, хороший, мой… Лежи, я сама… — и он, длинно выдохнув, расслабился.