— Оксаночка, будь осторожна, он двуличен, — рассмеялась Маринка. Стервочка. Вечно со своими подколками. Теперь эта двуличность заест меня. Правда, когда наметился прогресс в отношения с Оксанкой, можно и потерпеть мелкие уколы.
— Пока, пока! — отправил я их… подальше… домой.
Оксанка жила в пятиэтажке почти на границе частного сектора, где располагался мой дом. Остальные жили в другом направлении от Мишкиного дома, поэтому я просто повел Оксанку к ее дому. Вскоре мы остались вдвоем.
— Тебе было больно? — поинтересовалась Оксанка.
— Это ты о чем?
— Н-ну… что я тебя ударила, — заулыбалась она. — У тебя был та-а-ако-ой ви-ид.
— Мало того, что отхлестали по щекам, так и еще смеются надо мной, — попытался сделать я обиженный вид.
— Простите, сэр Галахад. Могут быть у дамы капризы? — Видя, что я продолжаю идти обиженным видом, мягко добавила: — Я искуплю свою провинность.
— Только поцелуй может смыть эту обиду, — продолжил я представление.
Теперь настала очередь Оксанки задуматься, как вести себя дальше. Мы уже подходили к ее дому, когда она решилась.
— Разрешаю… в щечку.
— Я требую только в прелестные коралловые губки.
— Это шантаж.
Поцеловались мы в подъезде ее дома. Целоваться Оксанка не умела. Правда и у меня практики большой не было. Она замерла в моих объятиях, выставила губки и закрыла глаза. Мы просто чмокнулись, и я, не отрываясь, немного провел язычком по сомкнутым девичьим губкам. Перебарщивать не стоило. Мы постояли минутку, прижавшись к друг дружке, после чего мне пришлось разомкнуть свои объятия. Оксанка молча выскользнула от меня и побежала вверх по лестнице.
Наши отношения с Оксанкой приобретали все более интимный характер. Мне было дозволено провожать ее после школы, а в подъезде дома иногда поцеловать на прощание. Это стало нашей первой тайной. Моя фантазия о наших отношениях становилась раскованнее. То мне казалось лучше задрать ей юбку в подъезде, то упасть на колено и произнести пламенное признание в любви. Вместе с тем все это не выходило за рамки прогулки по улице по пути со школы домой.
Как естественное продолжение наших отношений я воспринял приглашение Оксанки подтянуть меня по алгебре. Теперь я заходил к ней домой, когда она звала. И хотя это происходило не так часто, как мне хотелось, но все-таки это было продвижением вперед. Мы перемежевали наши занятия с пререканиями, подшучиваниями и поцелуями. Опыта в этой области у нас набралось достаточно, но мы продолжали совершенствоваться и дальше. Мама Оксанки, Светлана Александровна, была женщиной понимающей и не ограничивала наши отношения, как на стезе изучения алгебры, так и познания друг дружки. Она даже умудрялась подшучивать над этим.
Наши отношения имели эдакий волнообразный характер, когда Оксанка, то избегала меня, то чуть ли силком затаскивала к себе. Мы пытались скрыть наши отношения от остальных, но это не всегда удавалось. Шутки в нашу сторону продолжались сыпаться с завидной последовательностью, но мы научились не воспринимать их как обиду.
При удобном случае мы с Оксанкой ходили вместе. Не исключением стало посещение музея, где нас знакомили с бытом далекого прошлого, когда рыцари владели шпагами и таскали с собой пистоли.
Общее впечатление от массивной меблировки и высоких комнат не воспринималось как уютное гнездышко. Мы ходили по залам и, как всегда, подшучивали над экспонатами и над самими собой. Не исключением стало и массивное зеркало высотой в полтора роста человека, в котором мы отражались всей группой.
— Его хорошо бы вделать в спальню, напротив кровати, — заметил Серега.
— Зачем? — поинтересовался Мишка.
— Чтобы были видны все нюансы.
— Чтобы еще и на голову свалилось? — интерпретировала его предложение Светка по-своему.
— Зато, какая перспектива, — не сдавался тот.
— Им хорошо отлупить тебя, — подержала подружку Маринка.
А я смотрел в него и не мог оторваться, словно какая-то сила приворожила меня. Изображение поплыло. В зеркале осталось только мое отражение и никого вокруг, будто и не было ребят рядом со мной. Вместе с изображением пропали и все звуки, кроме отдаленного шепота.
«…посылка позывного… отклик идентичности… искомая матрица… считывание информации… наложение структур… инициализация вторичного поля…».
Сколько это продолжалось, я не мог определить. Что происходило? Что случилось? Ответов не было, но я знал, что это касается меня. Может это то, о чем меня предупреждала та женщина? Да все это чушь. Сейчас надо собраться и повернуться к ребятам. Я сжал кисти в кулаки, напрягся всем телом и начал движение.
И сразу все включилось. Голоса ребят, речь экскурсовода, шум шагов. Они двигались, они существовали, они были здесь — рядом со мной.
— Валик, мне больно.
Оказывается, я сжимал ладонь Оксанки. Рука разжалась, и она выхватила свою руку из моей.
— Что с тобой, оболтус? Чуть косточки не раздавил.
Но я находился в растерянности и ничего не ответил.
— То стоит как истукан, то кости ломает. Надо было бросить тебя здесь, — продолжала жаловаться Оксанка, разминая свою ладошку.