Инициатива у Оксанки. Может делать то, что ей наиболее подходит. Любая диспозиция, наклон, темп. Она во власти возбуждения. Секс как отдушина для души. Физический стимул морального единения. Глаза закрыты, руки упирается мне в грудь. Темп растет. Она близка к финишу. Губа прикушена, голова склонена, волосы волнами колышутся в такт ее движениям. Напряжение растет. Я ощущаю, как участились сокращения мышц, как вся она напряжена.
Резко вытягивается, приподняв голову, и падает мне на грудь. Крещендо. Я нежно обнимаю ее. Девочку, которая познала удовлетворение. Которая нуждается во мне, в моей ласке и нежности. Глажу по голове.
— Наелась, милая?
— Как тебе не стыдно? — шепчет она.
— Что? — не понял я.
— Изнасиловал меня.
— Кто? Я?
— Ну не я же.
Наглая ложь. И при этом она даже не думает вставать. Я же не виноват, что тапки все еще подо мной.
— Вытри сметану, кошка.
Моя Оксанка, приподымает голову и облизывает свои губки.
— Вот так? — улыбается она. Счастье в ее глазах нельзя не увидеть.
— Нет. Вот так.
Беру ее голову в свои руки и притягиваю к себе. И впиваюсь в ее губы, которые только что дразнили меня вместе с языком. Несколько секунд целуемся самым развратным образом. Затем Оксанка вырывается.
— Нет. Ты наказан, — заявляет она официальным тоном, и тут же покидает меня совсем.
— Э-э-э… что значит наказан? Разве я не искупил вину?
— Нет, — категорично отвечает Оксанка, умудряясь при этом еще и поправлять прическу.
— Но я же хочу, — указываю взглядом на то, чем хочу.
— Я знаю.
Женская логика непредсказуема и уникальна.
— Женщина, ты меня дразнишь, — обнимаю ее сзади, прижимаю к себе, к ноющему паху.
— А ты как думал, — поворачивает голову ко мне. — Будешь знать, что я вчера испытывала.
— Это жестоко.
— Наконец начинает доходить, — в ее голосе явно слышен сарказм. — Марш руки мыть и за стол.
— Только после вас.
— Все равно не подлижешься, — и целует в губы. Ну пойми после этого женщин. Одной рукой гонит, другой голубит.
Пока Оксанка скрывается у себя в комнате, занимаюсь личной гигиеной. Однако трудно быть сосредоточенным, когда моя проблема налита кровью и требует удовлетворения. Зуд так и манит руки к себе. В уме проносятся картины рукоблудства. Но мысль до конца не дошла до фазы принятия решения. Оксанка пришла в ванну и вытолкала меня на кухню.
Сидя на табуретке возле стола я стал понимать, что хотела сказать Ира сегодня утром. Ох как неплохо было бы иметь свой угол или квартиру. И затащить туда Оксанку и не ожидать неожиданного звонка в дверь. Блин. Накаркал.
Дверной звонок разрывался в долгой трели.
— Ну кто там еще? — выплеснула свое раздражение Оксанка.
Хотелось и мне знать ответ на этот вопрос. Но поскольку дополнительных указаний мне не следовало, то я сидел на кухне и весь превратился в слух. Раздался звук открываемой двери.
— Прив, Оксан, — влетел в квартиру голос Маринки вместе со своей хозяйкой.
— Привет, Марин. Мы же сегодня виделись уже.
— Да, лан. Слушай. Ты сегодня не занята?
— Вообще-то занята.
Пауза.
— А-а. Наверное, опять с Валькой тискаетесь, — захихикала подружка.
— Может и тискаемся, — в голосе моей Оксанки звучали напряженные нотки недовольства.
— Слушай. Я сегодня, когда со школы шла, заглянула в бутик. Там…
Девичьи секреты так и остаются секретами, потому что становится ничего не слышно. Маринка с упоением рассказывала Оксанке, что она там обнаружила, но я об этом только догадывался. Шепот из прихожей менял тональность и громкость, но так и оставался неразборчивым.
— Валька! Иди сюда! — позвала Маринка.
Возражений со стороны Оксанки не следовало, поэтому я вылез из своего закутка и явился перед прекрасными очами дам.
— Нет, — вдруг громко и отчетлива сказала Оксанка.
— Отпусти Оксанку, мы быстро смотаемся, — подмигнула Маринка.
— Я-то тут при чем?
— Ой. Ребят. Там всего пол часика. А потом верну я тебя к твоему любимому Валентину в целости и сохранности.
Лишний раз убеждаюсь, какая Маринка все-таки стервочка. И Как изменчива женщина. Маринка может быть душой компании, веселой, зажигательной. Но если ей в голову взбредет «идейка», то становится стервочкой.
— Мы с ним занимаемся вместе, — отнекивалась Оксанка.
— Конечно, занимаетесь, — согласилась Маринка. — Занятия на двоих.
Эта двусмысленность выливалось в хамство. И, как любое хамство, вызывало недовольство. Внутренне чувство несправедливости.
— Марин, — попытался я ее урезонить.
— Да лан. Конспираторы. Да уже все знают, что вы траха…
Слово резануло слух. Обидно. За Оксанку. Сколько можно? Словно перешел рубеж. Злость мгновенно охватила меня. И выплеснулась в желании оградить мою девочку, укрыть ее, забрать к себе. Злость стала материальной. Розовым облаком, мгновенно окутавшим нас.
Удар сердца, словно колокол в голове. И испуг. Выдал себя. Нет контролируемая ситуация. Моя второе я вырывается наружу. Разум обдает холодом. Замораживает все. А потом срывается в водоворот образов. Несвязанных, незнакомых, непонятных. Все кружится, все ломается… Меня разрывает…
— Не-е-ет!!! — кричу из всех сил. Руками стискиваю голову, будто это может помочь навести порядок.