Неожиданно мне приспичило. Я встал и вышел из палаты. В коридоре было темно. Где-то посредине слабо горела небольшая лампочка. Я заскочил в туалет, отлил. Вышел в коридор и этот момент увидел их. Они вышли из какой-то комнаты в том конце коридора. Они шли, даже не держась за руки. Затем она резко пошла вперед, а он подотстал. Я юркнул в палату, улегся на свою кровать. Сергей зашел через минуту. Я притворился, что сплю. Сергей упал в кровать и сразу заснул. Я смотрел на его лицо, освещенное бледным лунным светом и думал, неужели ему сегодня удалось, а если удалось, то почему он так крепко спит.
Ведь надо петь и плясать. И благодарить судьбу за такую лафу.
Но он дрых, как сурок.
Утром я безошибочно подошел к той двери, из которой они вышли вчера ночью.
Это был небольшой чуланчик, где хранились матрацы. К нему вела дверь из коридора, это была, собственно, дверная коробка без дверей, маленьких тамбур и дверь в чулан, которая закрывалась изнутри на крючок.
Матрацы лежали в три ряда, штук по десять в стопке. Я смотрел на матрацы и думал, на котором из них это могло произойти, если это вообще произошло.
Никаких следов не было.
В течение дня я смотрел на Сергея и Олю и не заметил никаких признаков того, что их отношения вступили в новую фазу. Вечером я снова не пошел в красный уголок.
- Ты чокнулся что ли? Пошли, - звал меня Сергей.
- Нет, не сегодня, - отвечал я.
Снова, как вчера, пацаны веселой гурьбой вернулись из красного уголка.
И снова Сергея не было. Теперь я уже не спрашивал Славика ни о чем.
Медсестра сыграла отбой, выключили свет, но мне не спалось.
Мне трудно дать отчет в своих дальнейших действиях. Я встал и вышел в коридор. Осторожно, стараясь не топать, я пошел в сторону чуланчика. Тихо, как кошка, я вошел в тамбур чуланчика. Внутренняя дверь была закрыта. Естественно.
Я прислушался. Кто-то возился в чуланчике. И вдруг я ясно и отчетливо услышал фразу, которую никогда не забуду. Чтоб воспроизвести ее необходима небольшая преамбула.
Есть девушки, у которых рот бантиком. Их совсем мало. Еще меньше девушек, у которых ротик остается бантиком, даже тогда, когда они разговаривают.
Речь их при этом - голос, тембр, дикция становятся неподражаемо уникальными. Это легко воспроизвести. Попробуйте, сложите рот бантиком и скажите фразу. Главное, в продолжении всей фразы рот должен оставаться бантиком. Итак, например, фраза Марья Ивановна, а Вовка списывает. Говорим. Рот бантиком.
Еще разок.
Получилось? Ну, а теперь то, что я услышал. Главное, ротик бантиком.
- Марья Ивановна... Тьфу, черт, далась мне эта Марья Ивановна.
Итак, то, что я услышал - еще разок, рот бантиком. На счет три-четыре.
- Ты что, уже кончил, что ли?
Рот бантиком, ангельский голосок. Словно из недавнего детства.
Только слова такие взрослые.
Я вышел из тамбура и быстро пошел по коридору с сторону своей палаты.
Сергей подвалил минут через десять. Он уселся на кровать и стал лениво раздеваться.
- Ты - как кот после блядок, - тихо сказал я.
- Не спишь, что ли? - спросил он радостно.
- Нет. Ну, как у тебя дела?
- Класс.
- Что? Не томи душу.
- Ты только никому, - он опасливо оглянулся.
- Не боись. Могила.
- Кинул палочку.
- Да ну?
- Да. И вчера, и сегодня.
- Она была целкой?
- Да нет вроде бы.
- Ты что, не понял?
- Понимаешь, место такое, что приходится все делать молчком, она вроде бы и пискнула в первый раз, но так, неявно.
- Здрасте, разве это определяется по писку?
- Нет, конечно. Ну, то, что ты имеешь ввиду я не почувствовал. Толкнул и уже в ней. Но разве это главное?
- Ей понравилось?
- Да, особенно вчера, в первый раз. Сегодня я что-то поторопился.
- В смысле?
- Ну, похоже, она не кончила.
- Так пойди, заверши начатое.
- Ну, ты весельчак. Сам бы попробовал в таких антисанитарных условиях. Я накачиваю ее, а сам только и думаю, хоть бы не застукали, хоть бы не застукали. А она, наверное, и подавно не может расслабиться.
- Тяжело тебе.
- Кончай подкалывать. Сам-то что, так и будешь жить воспоминаниями?
- Не знаю.
- Не знаю, не знаю. Столько девок, а ты распустил нюни по Мариночке.
- Слушай, а Ольга не боится залететь?
- Не-а. Она говорит, сейчас неделя такая - можно по полной программе.
- Ей когда выписываться?
- На той неделе.
- А тебе?
- И мне.
Он укрылся простыней и сладко зевнул.
- Ну, все. Спать хочется нестерпно. Бай-бай, - он зевнул еще раз.
- Пока. Счастливчик.
- Угу. Ты давай, не теряйся. А то не будешь знать, как с невестой обращаться.
Заснул он мгновенно. Впервые в моей жизни встретился человек, который так искренне рассказывал о своих любовных похождениях. Я был ему благодарен. Я, как губка, впитывал его рассказы, я наполнялся ими. Большой и сильный, он был еще и на редкость добродушен. Его любили все - и пацаны, и врачи, и медсестры, и девочки.
На его откровенность я ответил своей откровенностью. Я рассказал ему про Ирку, про Вовку, про кино. Нашел, чего переживать, расхохотался он. Я тоже невольно поддался его настроению и рассмеялся.
Когда он выписывался и, обходя палату, жал каждому из нас лапу, я чуть не расплакался.
Наверное, я сентиментален.