Ну и пусть… Это не самое страшное. Да он что угодно сейчас ей готов рассказывать - что бы ни спросила. И что угодно делать - что бы ни попросила. Главное - помочь ей забыть… Любыми способами отвлекать. Все время отвлекать, не давать оставаться наедине со своими мыслями. Даже видавшие виды взрослые женщины тяжело переносят изнасилование. Что-то там с ними такое в душе происходит. Надлом какой-то. Где-то он читал об этом. Что же говорить о подростке? А ведь она не только изнасилование перенесла… Убить человека - пусть и подонка - это не муху прихлопнуть. Такого просто так из головы не выбросишь. Говорят, что и на самом деле с ума сходят…
Господи, только бы не это. Хватит с нее одной беды.
Он был глубоко убежден, что сейчас нет ничего страшнее утраты той близости, которая между ними установилась в течение последнего времени. Наоборот, он должен предпринимать любые шаги к еще более тесному сближению - самому любому, какое только может существовать между людьми. И ни в коем случае не допускать притворства и легкораскрываемой лжи - иначе потерять доверие можно в один момент. И тогда она останется наедине с одной собою…
Он со всей силы пытался понять, какое именно впечатление произвело на нее только что высказанное им признание по поводу Катьки. Не сомневался, что правильно сделал, не став юлить и сказав правду. Она должна чувствовать его полную откровенность и полную открытость ее душе.
- Хочешь, я немножко вылюблю тебя сейчас? - прошептал он ей в ушко. - Или даже не немножко. Но очень осторожно. Хочешь, да?
- Папка!.. - с делано разочарованной, но явно очень довольной его словами улыбкой, как бы укоризненно произнеста она. - Противный. Ты меня жалеешь… Не смей так больше… Конечно хочу. Но не дам. Ты что, заразиться чем-нибудь хочешь? Завтра - может быть. Когда узнаем, что скажет Ильинична. Вот тогда и вылюбишь. Отдамся тебе, как… сама не знаю, как.
- У нас есть презервативы.
- Что с тобой? Ты что, совсем не понимаешь? Какое отношение к нам имеют презервативы?!
- Ну, все, все. Не критикуй. Давай просто ляжем рядышком.
Она по-детски недовольно выпятила губки:
- А так? Ты устал, да?
- Нет. Совсем не устал.
Довольная ответом, она потянулась к его уху и шепотом попросила:
- Слышь, пап, спой мне ту. Ну - ту самую. Что ты в самом детстве пел: "Света, Света, Света - не боится света…" Колыбельную. Сто куплетов.
- Все сто?
- Ага.
И он и в самом деле начал ей тихо петь. Сначала без слов - только гортанью и подъязычной костью, а потом и все куплеты, какие вспоминались… продолжая раскачивать ее при этом в такт мелодии - точно так, как делал это с нею малышкой… И она точно так же уткнулась носиком в его плечо и вскоре засопела…
Ирина пришла с работы чуть позже обычного. Удивилась новому глазку и дополнительному запору на двери. Он ждал расспросов, но она почти ничего по этому поводу не сказала. И вообще молчала. Такой усталой и безучастной ко всему он ее не мог вспомнить. Самое осмысленное, что он от нее услышал, было:
- Дома все нормально?
- Да. А у тебя?
- Устала почему-то сильно… Как выжатый лимон… Все соки свои вчера потеряла… с этими помидорами.
И виновато улыбнулась - так, будто перед ним на самом деле в чем-то виновата. И даже не удивилась тому, что Светланка спит. И сама тоже побрела к постели. И заснула почти мгновенно.
Он позвонил Елене Андреевне и сказал, что будет у нее через двадцать минут.
Сережка гулял во дворе со своим дружком Стасиком, а она ждала его дома.
Ее вид поразил его. Он впервые в жизни увидел ее такою: внезапно постаревшей и беспомощной женщиной с отягощенным болью и горем лицом…
- Рассказывай, - еле слышно сказала она, лишь слабым кивком ответив на его приветствие.
Они прошли в ее комнату и он рассказал все так, как они придумали с дочерью. Когда он закончил, она с минуту помолчала и только потом проговорила:
- Она неправду тебе сказала. Он вошел в нее. И долго в ней был. У нее там внутри все в кровоизлияниях. Глубоко Ильинична не могла открыть, но сразу за устьем видела обширные гематомы. Точно так было у меня. После тех мужчин. У нее тоже… вагинизм. И она уже не была девственницей.
Он встал со стула и подошел к окну. Уставился туда, не зная, что дальше говорить. Услышал ее плач, вернулся, сел рядом и обнял за плечи.
- Не надо, Витя. Я уже мертвая.
Вздрогнул от страшного слова.
- Ты не говорила Ирине?
Она отрицательно покачала опущенной головой.
Он снова встал, прошелся по комнате туда-сюда, и только потом решился:
- Не убивайся так. У нее пройдет. Все пройдет… Точно так же, как у тебя прошло…
Она вскинула голову, пристально посмотрела ему в глаза и снова опустила. А потом вдруг свалилась вперед на пол и поползла к нему на четвереньках. Обхватила руками его ноги, уткнулась в них мокрыми глазами и распласталась на полу, как мертвая…
Елена Андреевна не обиделась, что он так торопился покинуть ее. Сама попросила, чтобы они оставили у нее Сережку еще на два дня, пока она сидит без работы и пока Борис в отъезде. А на прощанье впилась губами в его ладонь, крепко прижимая ее к себе двумя своими.