Эротические страницы из жизни Фролова

>А что потом? У нее теперь муж. Будем с ним скандалить?

>Не знаю, Витя. Время покажет.

>Ничего хорошего оно не покажет. Чем лучше ей будет с нами, тем сильнее она к нам привяжется.

>Примем ее Витьку. Или ты ревнуешь?

>И организуем собственную сексуальную коммуну? Наподобие созданной врачихой Флорой?

>Не знаю.

>Хватит с меня одной коммуны. Мама, Светланка, ты…

>Это гарем, а не коммуна.

Он засмеялся вслух. Наверное, скорее горько, чем весело.

- Вы что, молча разговариваете друг с другом? - отреагировала Катька.

- Она тебе рассказала, откуда у меня фингал?

- Да.

>Рассказала?

>В самых общих чертах.

>Зачем?

>Не знаю.

>Ты закрывалась от меня там, в том вертепе?

>Нет. Ты сам не отвечал. Я искала тебя. Почти все время искала. А ты как за коркой укрылся.

>Какой коркой?

>Не знаю. Коркой. Просто коркой.

>А сейчас?

>Сейчас нет.

>А тогда, когда я был в ванной?

>Тоже корка была.

>Значит, не только там, но и дома?

>Да. Раньше такого не было.

>А когда этой корки не стало?

>Когда ты свел наши колени.

- Что вы сейчас делаете? - забеспокоилась Катька. - У вас глаза одинаковыми стали.

- Я хочу третью рюмку, - сказал он и снял плавки. - Будете меня слушаться? Я буду любить вас сразу обоих. Одновременно. И чтобы каждая обоих тоже. Одновременно. В шесть коленок.

- Как это? - всерьез удивилась Ирка.

- А так.

Он повернул ее на спину, а под попу подложил самую большую подушку. Потом уложил на нее Катьку, грудью в грудь, животом в живот, лобком в лобок. Широко развел сначала Катькины ноги, - от высокой подушки они опустились за Иркиными на коленки. Потом широко развел под ними Иркины и тоже согнул их в коленках. И перед ним высоко выставились две открытые, ничем не защищенные промежности, замершие в ожидании прикосновений. А у него дух перехватило от их необыкновенной близости, от их притягательности, от их выжидательной обращенности друг к дружке и к нему.

Он поцеловал сначала Иринкину. Мягко и бережно. Потом Катькину. Мягко и бережно. Потом снова. Потом опять. Гладил руками. Облизывал языком. Трепал губами и пальцами. Втягивал в рот. И еще и еще. А они шли ему навстречу, шевелились и выпячивались, втягивались и снова трепетали, и все пытались прильнуть друг к дружке, но в таком положении у них это плохо получалось, и тогда он стал помогать им, соединяя их попки, а они были так податливы его сильным рукам, что с его помощью все стало получаться, и тогда он стал раскрывать их так, чтобы они зияли, и соединял отверстием в отверстие, и сильно прижимал за попки, чтобы оба отверстия слились в одно, и они смыкались, и целовали друг дружку почти так, как губами рта, и смачно чмокали при этом чуть ли не с такой же звонкостью… и он тоже целовал их поочередно с такой же звонкостью… и снова удивлялся, почему их называют срамными, - ведь они такие красивые, такие нежные, их сок так приятен, и уж никак не противнее слюны во рту, и ничего в таких поцелуях нет ни зазорного, ни аморального, ни в какой иной мере предосудительного, совсем наоборот, совсем наоборот… даже с Катькой, как бы чужой девушкой - частной собственностью совсем другого мужчины, и с Иринкиной мамой, привычной, близкой и родной по жизни, и такой нежданно-негаданно сладкой в соитии, и со своей дочуркой, Светланкой, - Боже, как ему было тогда больно, не только болью, высосанной из ее тела, но и своей собственной, схватившей его за то, что он сделал такое со своей дочерью… а потом эта боль прошла, "там ведь то же самое тело, что и плечи, и щеки…", родное и близкое, и тот поцелуй из болезненного превратился в его ощущениях в символ близости самой что ни на есть высшей степени… потому, что у женщины там - оно особенное, святое… а у дочери… еще выше святого…

А тем временем тела обеих женщин перед ним, - его жены, и его любовницы, - словно слились в одно.

Катькина голова плавно заволновалась над Иркиной. Они целовались. С такой нежностью и такой страстью, с какою целовались бы с ним. Он видел это по Иркиным рукам, обвившим Катькину спину.

И пусть. Пусть целуются. Лесбиянки откуда ни возьмись… Пусть любятся так. Пусть как угодно любятся. И что угодно друг с дружкой выделывают. Ведь это всего лишь тела, в которых они живут… и если уж любишь свое тело, значит веришь, и значит, можешь позволить ему его желания… а Иринкино тело - его собственность, и он любит его, безумно любит, а значит, должен позволять ему его желания… любые желания, разрешенные природой, а большего, чем разрешено природой, оно и в принципе не может желать…

Он лишь на полминуты оставил их как бы самих, а они это тут же почувствовали и заелозили нетерпеливо попками, призывая его вернуться к участию.

Он привстал на колени и его напряженная желанием плоть плавно вошла в Иринкину. И сразу же вслед за этим переместилась в Катькину. И снова вниз. И опять вверх.