Эротические страницы из жизни Фролова

Они находились в состоянии самой близкой близости, какая только может существовать между поверхностями… постепенно превращаясь в странное единое целое, ‒ странное совсем непонятной им странностью… неожиданное своей немыслимостью… и пронизанное неестественным внутренним восторгом…

8. Самая необыкновенная на свете любовь

Они скрыли от Ирины все, что с ними произошло. И наврали ей совсем другую историю, ‒ прекрасно понимая, что не навсегда, что пройдет какое-то время и они все равно проговорятся. Но это будет потом. Если, конечно, ничего серьезного в ближайшее время не случится. А сейчас ни Виктор, ни его дочь не испытывали никаких внутренних угрызений за то, что они обманывают.

Сделать это оказалось до странного легко ‒ будто нарочно все складывалось так, чтобы оградить ее от правды.

С утра она позвонила и сообщила, что прямо от мамы пойдет на работу. Виктор к тому времени уже вернулся с Красной речки, где утопил вещественные доказательства причастности к событиям прошлого вечера. Правда, не все из них. Еще ночью его осенило, где именно должен оказаться пистолет ‒ так, чтобы он при крайней необходимости мог им воспользоваться и, в то же время, чтобы тот не стал ни случайной, ни осмысленной чьей-либо находкой; а если и стал бы, то никак не указал на того, кто его там схоронил.

На работу он не пошел. Трубку, как обычно, сняла Катька и он самой короткой фразой сообщил ей, что слегка приболел. Надо было наврать каких-нибудь подробностей, но понял это он только через несколько часов.

Позвонил Ильиничне и договорился о приеме. Долго будил Светлану. В диспансер они поехали вместе, а с Ильиничной он объяснялся сам, выложив ей ту же лапшу, что была заготовлена ими для Ирины и Елены Андреевны. Не в деталях, конечно, а минимум того, что было необходимо для объяснения его озабоченности.

По дороге домой они еще зашли в хозяйственный магазин и купили засов для двери. Вполне приличный и надежный. И новый белорусский глазок ‒ в него, говорят, можно увидеть то, что в другие ни за что не увидишь.

Дома их уже ожидал звонок Елены Андреевны. Виктор и не сомневался, что он обязательно последует ‒ наверняка она уже получила от Ильиничны все сведения, которыми та располагала. Со Светланой, которая первой взяла трубку, она переговорила коротко и индифферентно, а от Виктора стала тут же добиваться времени, когда ей можно приехать и обо всем поговорить, ‒ проявляя понимание того, что и разговор не телефонный, и лучше бы без присутствия Светланки. Он ее как мог успокоил, пообещав самому заскочить к ней в течение дня.

Пока Светлана хозяйничала у кухонного стола, установил на входную дверь купленный засов. И заменил глазок ‒ тот и в самом деле не разочаровал. А едва уложив в ящик инструменты, услышал звонок: кто-то пришел.

Оказалась Катька. Ее-то он вообще никак не ожидал. Пришла, значит, вместо обеда, взволнованная его неожиданной болезнью. Стало почему-то очень неловко. Она быстро сообразила, что никакой он не больной, хотя и честно пытался соврать что-то такое про свой организм.

‒ Пошли на кухню. Пообедаешь с нами.

Познакомил с дочерью. Та сразу засуетилась, выставляя из холодильника все самое лучшее, что там находилось "про запас". И то, что она только что уже успела приготовить. За посудой из лучшего их сервиза в комнату смоталась. Ажурные салфетки ‒ "праздничные" ‒ тут же на столе появились. И "рабочий беспорядок" как-то незаметно ‒ словно сам собою ‒ улетучился.

По какой-то непонятной Виктору причине она приняла Катьку за очень важную гостью. И почему-то старалась ей понравиться.

Та, слава Богу, не смутилась. Вела себя очень естественно, а с дочерью ‒ вообще на равных, будто они сразу и подружились, как это иногда бывает между ровесницами.

‒ Э-то тво-я жен-щи-на, па-па, ‒ хитровато-всепонимающе, медленными слогами заключила дочь сразу, как только он закрыл за Катькой дверь и вернулся на кухню.

Он промолчал, принявшись помогать ей убирать со стола.

‒ Можешь ничего не говорить. Я все сама вижу.

‒ Что ты видишь?

‒ Ты можешь делать с ней что угодно. Она и не пикнет.

‒ С чего ты взяла?

‒ Вижу. Чувствую.

И улыбнулась с выражением лукавого всепонимания:

‒ Она вся пропитана тем, что ты в нее навыливал. Почти как мама.

Он осуждающе глянул на нее долгим взглядом, ‒ мол, что ты такое несешь, дурочка маленькая?

‒ Ну было же, правда?

Это был скорее не вопрос, а констатация. Ему пришлось отвести глаза в сторону и продолжить манипуляции с посудой.

‒ Почему ты мне о таком не рассказываешь, а? ‒ почти взаправду обиженно упрекнула она, тоже отвернувшись. ‒ Я тебе так все-все о себе говорю…

Ну да. Расскажешь о таком… Интересно, как это она ее так сходу раскусила? Или на понт его берет? Психолог-самоучка. Энэлпэрша-самодеятельница.

Сейчас спросит свое: "А мама знает?"

‒ А мама знает?

‒ Знает.

Осталось добавить: "Класс!".

Но она не добавила. Видимо, не такой уж и класс.