Эротические страницы из жизни Фролова

Его хватило на целых пять минут, после чего он прекратил словоблудие, по хозяйски напомнил, что шампанское в морозильнике долго держать нельзя, подошел к ней вплотную, поднял за руки, мягко поцеловал в губы.

Он сделал все, чтобы она по его инициативе не отказалась от задуманной ими дикой затеи.

‒ Я пошел. Пока.

Она снова опустилась на диван, как только он выпустил ее из объятий.

И ничего ему не ответила.

Они заранее договорились, что переночует он у мамы, поскольку у Ирины по работе выпало ночное дежурство, дети в деревне и это очень удобно, чтобы вытравить вдруг появившихся на прошлой неделе прусаков каким-то особенно свирепым порошком, после которого, якобы, они вообще больше не появляются. Ничего более убедительного они не придумали, но Елена Андреевна и на это отреагировала с пониманием, поскольку сама когда-то слышала о таком порошке. Не удивило ее и ночное дежурство, каких у Ирины никогда раньше не бывало.

Было что-то около шести после полудня, город начал потихоньку остывать от изнуряющей жары, необычно рано, еще в апреле, пришедшей в этом году. 13 июня, пятница ‒ вдруг вспомнил он сегодняшнюю дату. Надо же. Что-то связано было в его памяти с этой жарой и этой датой. И еще с чем-то. Конечно. Он тут же вспомнил. Гуляев, знакомый синоптик. Это он ему года два назад сказал: будет раннее жаркое лето и в пятницу тринадцатого…

Правда, говорил он это вроде бы как полушутя и вроде бы как о его работе… но откуда он знал именно это число? И жару?

Воспоминание о Гуляеве обрадовало Виктора, думать о нем было приятно и вспомнить было что. Этот молчаливый человек, на полтора десятка лет старше его, легко вывел его однажды, а если быть точным, ровно шесть лет назад, из глубокого психологического тупика, удивительно точно подсказав правильное направление в его научной работе, быстро завершившейся нужным решением и успешной защитой диссертации…

Елены Андреевны дома не оказалось. Она иногда задерживалась не работе, хотя устраивалась туда на неполный рабочий день. Так, чтобы не все время дома сидеть. Хотя дома она зарабатывала значительно больше, чем на этой своей работе. Переводами. Она хорошо знала английский, а главное ‒ очень грамотно писала. И стиль у нее красивый, этакий писательский…

Часы показывали половину восьмого. Воспоминания о Гуляеве и его удивительных друзьях недолго настраивали его на высокие материи, а здесь, в квартире, где прошло более пятнадцати лет его супружеской жизни, сразу улетучились. Мысли пошли только об Ирине и гнать их от себя он уже и не собирался пробовать.

Наскоро освежившись в душе, он решил занять себя приготовлением чего-нибудь на ужин, нашел все необходимое в холодильнике и принялся за дело. Необходимого оказалось более чем достаточно. Учла, значит, Елена Андреевна его присутствие.

На самом деле почти ничего после той злополучной ночи в семейных отношениях не изменилось. Разве только… да нет, только поначалу он стал было с нею несколько более стеснительным. Но потом все прошло, она ни разу на малейшим намеком не показала, что помнит его конфуз. Может и вправду забыла.

В восемь к Ирине должен придти он. Его зовут Дима и ему двадцать девять лет. Десять дней назад, лежа под Виктором в постели, Ирина сказала:

‒ Знаешь, сегодня меня снял один парень. Я влезла на стол, чтобы поправить защипки на шторах… Там же никого не было… а я в этой своей юбочке… А он зашел незаметно… Конечно, все увидел, я же потянулась, руками до карниза еле дотягивалась… И он меня снял, так, знаешь, за талию, и спустил на пол.

‒ Сквозь брюки?

Последние годы они часто так фантазировали, дразня и возбуждая друг в друге нечто вроде ревности, то с шутками, плоскими или по-настоящему остроумными, то вроде как совсем всерьез, воображая самые тривиальные или самые невероятные ситуации, заставляя друг друга верить в действительность иллюзий разными тонкими подробностями придуманного. Как правило, это сильно возбуждало обоих, часто доводило до настоящего экстаза, и чем реальнее казались им их совместные выдумки, тем сильнее и неистовее они любились. Им это вовсе не казалось чем-то дурным, они не боялись фантазировать ни самую изощренную ерунду, ни даже самые правдоподобные ситуации, и даже имея в виду конкретных, реально существующих лиц, и даже тех, да и более всего тех, кто и в самом деле мог стать предметом ревности. Они не боялись потерять друг друга, потому что знали, что это невозможно. И потому что знали, что это не более чем фантазии.

‒ Нет, правда, это было на самом деле… На мне трусики были… те, белые… в которых попка совсем голая.

‒ Ты пришла в синих.

‒ Я переодела. Ты не заметил, на кухне был… Те, белые были на мне мокрые, а когда подсохли, стали внизу как корка.

‒ Ты тоже спустила?

‒ Нет. Просто потекло с меня… Он…

‒ Что он? Ну говори, говори…

‒ Он там меня потрогал…

‒ Как ты ему это разрешила?