Эротические страницы из жизни Фролова

Он, как и положено, строго осудил взглядом ее откровенный жест, но тут же попытался последовать ему. У него ничего не вышло, так как его мастер оказался совсем вялым, и Светка чуть не прыснула в голос, а когда он показал ей кулак, вжалась виновато своей длиннющей шеей между плеч и все теми же беззвучными движениями губ стала просить прощения: извини, папочка, я больше не буду… а глазами показала на свою ладонь, крепко сжимаемую маминой: видишь, она очень хочет…

Очень скоро у него получилось, потому что Ирка бесстыдно задрала ноги и потому что он у него всегда в конечном итоге реагирует на касание с ее губками, о чем бы постороннем он в это время ни думал.

Почему-то у него сейчас не появилось даже самой маленькой мысли стесняться своей дочери. И у Ирки наверное тоже ‒ она скорее всего стыдилась сейчас не за задранные вверх и качающиеся маятником ноги, а за свою неожиданную истерику, даже отдаленно похожей на которую никогда еще не было в ее жизни. Может быть, так она хотела загладить свою вину…

‒ Тебе уже не больно, мамочка?..

Господи, хотя бы она не повторяла этого слова…

‒ Нет, девочка моя, не больно. Папа никогда не делает больно.

‒ А что ты сейчас чувствуешь? Там, внутри. И вообще, везде, а?

‒ Радость…

‒ А еще?

‒ Все тело и душа переходят… в седьмое измерение… на седьмое небо.

‒ Да? Где это?

‒ Здесь, доченька. В нас. В нас обоих. Это… очень далеко отовсюду… откуда ни глянь…

Они замолчали. Ирка очень тихо постанывала через полуоткрытые губы, а Светка широко открытыми глазами пыталась представить перед собою седьмое измерение… и седьмое небо.

‒ Видите, как вам хорошо со мною, ‒ вдруг снова заговорила она.

Он чуть было не возразил, что без нее им бывает еще лучше, но, слава Богу, промолчал.

‒ А вы боялись…

Ирка вдруг глубоко и прерывисто вдохнула и начала пульсировать влагалищем… Потом откинула за голову руки, медленно опустила и выпрямила ноги, потянулась всем телом.

‒ Ты… уже?

‒ Да…

‒ Так быстро?

‒ Нет, ‒ она повернулась, наконец, к дочери лицом и с улыбкой заверила, ‒ мы еще будем.

‒ И у папы будет… стоять?

‒ Будет.

‒ Долго?

‒ Сколько захочу.

‒ А ему не вредно?

‒ Я же его берегу…

‒ А что он сейчас внутри у тебя делает?

‒ Озорничает. Балуется.

‒ И не падает?

‒ Нет.

‒ Класс. А сзади? Я хочу посмотреть, как сзади.

Виктор не стал дожидаться ответных слов жены, приподнялся, перевернул ее на живот, слегка раздвинул ноги, растянул в стороны ягодицы, легко вошел в расслабленное отверстие и спрятался там, усевшись на ее бедра.

‒ Класс. Какой ты сильный…

‒ А что ты такое страшное собиралась нам рассказать?

Светка вдруг захихикала и смутилась:

‒ Та! Потом.

И снова захихикалась.

‒ Ну хорошо. Сейчас.

Хотела уже начать, но не сдержалась и опять стала заливаться.

‒ Это… это про Марфу. Рассказывать?

‒ Рассказывай, раз начала. Что еще там эта Марфа вытворила?

‒ Ладно. Слушайте.

И она, прерывая сама себя то смехом, то как бы ужасом, начала рассказывать.

‒ Пошли мы, значит, с Сережкой в Бугаевскую конюшню. Бугаев все равно всегда пьяный, вечно валяется, а лошади ржут с него. Сережке они страшно нравятся, он меня туда часто таскал за собой. Приходим, значит, туда, а там как раз лошадь и ржет. Заходим, а там под этим черным в крапушку конем совсем голая Марфа на четвереньках стоит, задние ноги расставила вот так, а передними руками упирается, чтоб он ее вперед не сдвигал. Я сначала подумала, что она под ним так убирает, а потом как уви-и-дела… а в ней сзади торчит его этот самый… черный такой, толстый, почти как у папы, только длиннее, в ней конечно весь не вмещается… Представляете?

‒ Почти как у папы!? Ой, я не могу! ‒ зареготала внезапно Ирка, залилась хохотом, заходилась животом и промежностью, как ненормальная. ‒ Ой, Светка, не могу, что ты несешь!

‒ Ну наоборот, ‒ сразу же оправдалась и тоже захохотала та, а когда все, наконец, почти успокоились, со смехом пополам продолжила:

‒ Я за Сережку так испугалась ‒ он же все это увидел, он первый туда зашел и со света видимо сначала ничего не понял, подошел прямо к ним и смотрит оторопело, как конь в ее зад туда-сюда водит своим этим самым, розовым посередине… аж причмокивает… Я как схватила сразу его за руку… и скорее назад. А Марфа и внимания на нас не обращает, все кряхтит, тужится, и руками впереди упирается… А груди болтаются туда-сюда… И лошадь ‒ та рыжая ‒ ржет, как сумасшедшая. От ревности, наверное. Представляете? Ужас.

Все трое еще несколько минут ухохатывались, а Ирка долго не могла отойти от ее великолепного сравнения и даже после того, как все успокоились, еще неоднократно вспрыгивала животом от непроизвольных приступов смеха.

‒ Ну и развеселила, доченька… Неужели все правда? Или сочинила?

‒ Какое сочинила? ‒ возмутилась та. ‒ У меня после этого коленки до самой ночи дрожали. Ужас.

‒ А Сережка? ‒ спросил вдруг отец.

‒ Ой. Лучше не спрашивайте.

‒ Что не спрашивать?

‒ Мне стыдно говорить.

‒ Он… при тебе, что ли?

‒ Нет. Как бы спрятался. ‒ Она вздохнула. ‒ Но я все видела. Нечаянно. Он меня не заметил. А я постеснялась остановить.

А потом добавила: