Эротические страницы из жизни Фролова

Он спросил, как у нее дела и она стала рассказывать о Борисе, ‒ какой он порядочный и состоятельный, сам неплохо зарабатывает, да еще и сын шлет и шлет ему из России, ‒ он там где-то на севере как-то с нефтью связан; что у него хорошая машина, отечественная правда, но совсем новая; что она теперь почти каждую ночь с ним, квартира у него большая, трехкомнатная, что он предлагает эту продать и пусть дети купят себе тоже машину, чтобы жить по-человечески. Но она об этом и не думает, внуки ведь растут, им нужнее квартира, а пока можно сдать в наем или пусть вообще стоит себе. Она переживает, что наверное уже замучила его, он ведь не привык каждый день, а тем более через каждый час, у него был раньше режим один раз в неделю, и он никогда не бывает в ней больше пятнадцати минут за раз, но зато он ласковый и любит просто лежать с ней и о чем-нибудь говорить. Что она сегодня специально ушла с детьми посидеть, пусть отдохнет, поспит спокойно, а то у нее пока не получается сдерживать себя и она чувствует, что он может от нее совсем замориться.

А потом она спросила, как дела у них, что случилось с Иринкой, та ведь ей так ничего и не сказала, может дуется на нее, может это из-за нее у них с Виктором теперь что-то не так, но он заверил, что все так, очень даже так, что Ирка, наоборот, очень довольна тем, что они все так сблизились.

Он все искал момента, чтобы рассказать о Светланке, и потом спросить ее совета, как с нею себя вести ему и Ирине, ведь она должна знать это лучше их. Но этот момент почему-то не приходил, а может и приходил, но он почему-то пропускал его; и тогда он начал блуждать словами вокруг да около, расспрашивать об этом как бы из праздного любопытства, у кого и как бывает, что она об этом вообще читала и что рассказывал ей тот старичок доктор, который пытался ее вылечить, и что она сама посоветовала бы какой-нибудь другой молодой женщине, у которой вдруг обнаружилась бы такая же проблема; а она на это ответила такими страшными словами, после которых он и думать не мог о том, чтобы рассказывать о Светланке, а все топтался на своей как бы любознательности. Он и в самом деле разговорил ее, и она стала рассказывать, как старичок доктор принес ей все те игрушки, которые лежали в секретере, и сказал, что это по-видимому все, чем он сможет ей помочь. Что у каждой женщины это проявляется по-своему, но как конкретно, она не может сказать, потому что ни с какой другой так и не встретилась, хотя знает, что такие в городе есть, но чтобы их найти, нужно обращаться к психиатру или к сексопатологу.

Потом он совсем испугался, что она сама догадается, зачем он расспрашивает, ведь он зачем-то к ней пришел, а получалось, что только за этим вот разговором.

Тогда он поймал момент и потащил ее за руку в спальню, как бы шутливо, но очень настойчиво, а она как бы шутливо сопротивлялась и как бы говорила, что без Ирки не будет, но все равно легко дала снять с себя халат, а под халатом не оказалось даже трусиков. Он тоже разделся, но она отослала его сначала в ванную, а потом уже пустила к себе в постель и они лежали рядом, словно муж и жена, словно сын и мать, словно любовник и любовница, продолжая говорить то об одном, то о другом, пока в своих обоюдных поглаживаниях не оказались обеими руками у нее между ног.

‒ Не мешай, ‒ прошептал он, ‒ дай я это еще раз почувствую.

‒ Что? ‒ тем же шепотом спросила она.

‒ Я не знаю, как это выговорить…

‒ Прям так, как чувствуешь, любыми словами, хоть ругливыми, ‒ совсем заинтриговалась она.

‒ Понимаешь, наверное, это у всех мужиков такое чувство… ну, как тебе это сказать… когда знаешь, что к этому месту близкой тебе женщины ради ее же удовольствия совсем недавно прикасался другой мужчина… ну, в ее коже, волосиках, слизистой оболочке… что-то изменяется, они как бы другие на ощупь становятся… Вот и с тобой так же, как с Иркой после Димки, ‒ к чему ни дотронусь, вот к этой травушке, к этим мягким угодницам, к этому стебельку, к этим мятинкам, этой вот мягкой луночке, и этой луночке тоже, ‒ все стало как бы неуловимо иным, и я вроде бы как на самом деле чувствую их недавнее вожделение и наслаждение чужой плотью.

‒ Правда? А если не знаешь?

‒ Не помню больше такого ощущения. А ты думаешь, Ирка и до этого кому-то давала?

‒ Нет. Не давала. Я бы почувствовала. Даже скорее, чем ты.

‒ А этому Димке и в самом деле дала?

‒ Да.

‒ А как ты об этом знаешь? Ты его видела?

‒ Нет. Я чувствую.

‒ Ты и Светланку так чувствуешь?

‒ Светланка еще ребенок. А что со Светланкой?! ‒ вдруг с тревогой вскрикнула она, вскакивая с места. ‒ Что-то случилось?

‒ Да нет, конечно. Я так спросил, к слову.

‒ Мне что-то очень тревожно за нее стало последнее время…

‒ Еще бы. Такой возраст начинается. Ляг. Можно я ее поцелую?

‒ Конечно. Она ведь теперь твоя. Можешь делать с ней все, что захочешь.

‒ А Борис?

‒ Сначала поцелуй.