Эротикурс

(Василий Розанов «Апокалипсис нашего времени»)

Потребность и понимание наслаждений и есть одна из немногих черт, которыми естественный человек отличается от животного. Животные, чем больше они – животные, не понимают наслаждений и не способны их добиваться. Они только отправляют потребности. Мы все согласны с тем, что человек не создан для страданий и не страдания же идеал человеческих стремлений…

– Разумеется, – согласился Зарудин.

– Значит, в наслаждениях и есть цель жизни. Рай – синоним наслаждения абсолютного, и все так или иначе мечтают о рае на земле. И рай первоначально, говорят, и был на земле. Эта сказка о рае вовсе не вздор, а символ и мечта.

Я. ван Лоо «Любовники»

– Да, – заговорил, помолчав, Санин, – человеку от природы не свойственно воздержание, и самые искренние люди, – это люди, не скрывающие своих вожделений… то есть те, которых в общежитии называют мерзавцами… Вот, например, вы…

(Михаил Арцыбашев «Санин»)

У. Блейк «Смерч влюблённых»

Вот я, Вадим Масленников, будущий юрист, будущий, как утверждает окружающий меня мир, полезный и уважаемый член общества. А между тем, – где бы я ни был, в трамвае ли, в кафе, в театре, в ресторане, на улице – словом, всюду, всюду, – достаточно посмотреть мне на фигуру женщины, достаточно, даже не видя её лица, прельститься выпуклостью или худобой её бёдер, – и, свершись всё по моему желанию, я бы, не сказав этой женщине и двух слов, уже потащил бы её на постель, на скамейку, а то и в подворотню. И я бы, несомненно, так бы и поступил, если бы женщины позволяли мне этакое проделывать.

Но ведь это раздвоение во мне духовного и чувственного начала, в силу которого во мне не встречается нравственных препятствий к осуществлению таких позывов, – ведь это то самое раздвоение и было же главной причиной того, почему мои товарищи признавали меня и молодчиной и ухарем.

Ведь если бы во мне было полное слияние духовного и чувственного, то я бы ведь смертно влюблялся решительно в каждую женщину, которая чувственно прельщала бы меня, и тогда мои товарищи, беспрестанно смеясь надо мною, дразнили бы меня бабой, девчонкой или ещё каким-нибудь другим словом, но обязательно таким, в котором было бы ярко выражено их мальчишеское презрение к проявляемому мною женственному началу. Значит, во мне, в мужчине, это моё раздвоение духовности и чувственности воспринималось окружающими как признак мужественности, молодечества.

Ну а вот если бы я, с этим моим раздвоением духовности и чувственности, был бы не гимназистом, а гимназисткой, девушкой. Если бы я, будучи девушкой, точно так же в кафе ли, в трамвае, в театре, на улице, словом, всюду-всюду, увидав мужчину, подчас не разглядев его лица, просто разволновавшись от мускулов его бёдер (а в силу раздвоения во мне духовности и чувственности, не испытывая в себе препятствий к осуществлению этих моих позывов), тут же, бессловесно и с весёлостью побуждала и разрешала бы тащить себя в постель, на скамейку, а то и в подворотню, – какое впечатление произвело бы такое моё действие на моих подруг, на окружающих, или даже на мужчин, которые имели со мной дело. Были бы эти мои поступки толкуемы и воспринимаемы как проявление мною молодечества, ухарства, мужественности?

Даже смешно подумать. Ведь даже сомнений не может возникнуть, что я тут же и решительно всеми была бы общественно заклеймлена как проститутка, да к тому же ещё не как проститутка в смысле жертвы среды или материальных страданий (такую ведь можно оправдать), а как проститутка вследствие внешней проявляемости внутренних моих наитий, иначе говоря, такая, которой уже нет и не может быть оправданий. Значит, и верно и справедливо то, что раздвоение духовности и чувственности в мужчине есть признак его мужественности, а раздвоение духовности и чувственности в женщине есть признак её проституционности. И значит, достаточно всем женщинам дружно пойти по пути омужествления – и мир, весь мир превратится в публичный дом.

(М. Агеев «Роман с кокаином»)

Тициан «Любовь Земная и Любовь Небесная»

Э. Б. Лейтон «Поклонник»

Мы, мужчины, даже в двадцать лет невозможные люди: у каждого из нас есть опыт, вылившийся в форму почти приёма. Когда мы говорим с девятнадцатилетней девушкой – мы бросаем слова, взгляды, улыбки, недомолвки, как опытный жонглёр свои блестящие шары. Мы знаем, куда и как попадёт брошенное нами, и часто любуемся точностью своего расчёта, поддаваясь столько же искреннему чувству, сколько и чувству удачно рассчитавшего игрока.

А девушка с вопросом в любопытно раскрытых глазах принимает всё это так, как чувствует сама: она в первый раз слышит это и каждое брошенное слово падает в неё, как семя в подготовленную почву, и находит место там, где бьётся и замирает маленькое сердце, толкающее волнующуюся первым волнением горячую кровь…

(Виктор Муйжель «Встреча»)