В рассказе «Куст» (1906), где отразилась сложная романическая коллизия, связавшая судьбы Белого, А. Блока и Л. Д. Блок, Иванушка-дурачок, то есть Белый, борется с кустом-колдуном, полонившим красну девицу, огородникову дочку. Героя «дурманило русалочных кос золото», «волос потоки — желтый мед, ей на плечи стекавший», его сердце не могло «вынести ее несказуемых, ее синих, ее, хотя бы и мимолетных взоров из-под тяжелых, как свинец, темных ее ресниц»[541]
. На этом основании он прозрел в огородниковой дочке пленную душу (свою собственную или Мировую — не важно) и вступил в неравный бой за ее освобождение.Деревенская баба Матрена из романа «Серебряный голубь», увлекшая и погубившая главного героя, тоже списана с Л. Д. Блок. Здесь Белый не только не восхваляет небесную красоту возлюбленной, а, напротив, обидно и жестоко мстит за поруганное, но все еще владеющее им чувство. Матрена, «как ведьма, пребезобразна», «когда-то прошелся на ее безбровом лице черный оспенный зуд <…> груди отвислы <…> выдается живот»… Однако — несмотря на знаки падения, деградации — по-прежнему «волосы ее рыжи» («рыжие космы», «кирпичного цвета клоки вырывались нагло из-под красного с белыми яблоками платка»), а глаза сини: «Такие синие у нее были глаза — до глубины, до темноты, до сладкой головной боли <…> два
В отличие от Л. Д. Блок, портрет Сиверс Белый рисует с благоговением, но внешние приметы избранницы остаются прежними: «женщина с очень строгим лицом, с очень ясными синими и пронзительными глазами, с волною волос золотых». Белому запомнилась она — «синеокою, златоволосою и румяной»[543]
. Писатель подчеркивал испытываемое им чувство потрясения, «когда она, проходя с букетом роз или ландышей, сияя лазурью глаз и золотом волос, расточала свою милостивую улыбку, которая бывала иногда не улыбкой, а солнышком»[544].В автобиографической повести «Записки чудака» первая жена Белого А. Тургенева выведена под именем Нелли. Ася не была ни рыжей, ни голубоглазой, но автор акцентирует исходящее от возлюбленной «солнечное» впечатление-излучение: «мне светила она, мое солнышко, шесть с лишним лет» (34. 328); «два глаза, лучистых и добрых, мягчили ее неуклонную думу чела. <…> Мне она — юный ангел: сквозной, ясный, солнечный» (34. 291–292). Порой возникает и необходимый «золотеющий локон» или «золотеющая вея кудрей» (34. 326, 327). В стихах влюбленный поэт еще более последовательно наделяет даму сердца теми чертами, которые желает в ней разглядеть: «Опять золотеющий волос, / Ласкающий взор голубой; / Опять — уплывающий голос; / Опять я: и — Твой, и — с Тобой»[545]
. «Слово найдено», искомые компоненты — голубой цвет глаз и золотой цвет волос — соединены.Последняя мистическая любовь Белого, Клавдия Николаевна Васильева, тоже не вполне отвечала необходимым внешним критериям избранницы. «Лазурной бездны огня», исходящей из ее глаз, было недостаточно. Изобразив свою вторую жену в романе «Москва» под именем Серафимы — медицинской сестры, вернувшей Коробкина к нормальному существованию и ставшей ему верной спутницей жизни, Белый попытался исправить положение: «пучочек волосиков с отблеском золота, — рус», «никто б не сказал, что глазенки бесцветные <…> умеют голубить и голубенеть»[546]
. Однако Коробкин, постигший душу Серафимы, открывает в ней и золото, и лазурь: «<…> глаза ее, золотом слез овлажненые, — голубенели звездою» (М. 474). А к концу романа малопривлекательный «пучочек волосиков с отблеском золота» преобразуется под любящим пером писателя в необходимое «золото мягких волос» (М. 608).Труднее всего было «перекрасить» Петровскую, ее «зловещие черные волосы» и «огромные карие, грустные, удивительные ее глаза»[547]
. Белый, впрочем, не очень старался, ведь эта недолгая мистическая влюбленность оказалась профанной и принесла лишь разочарования. Но все же некоторые попытки предпринимались. В стихотворении «Предание», навеянном отношениями с Петровской, лицо героини, Сибиллы, — это «облачко, закрывшее лазурь, / с пролетами лазури / и с пепельной каймой» (Ст. 82). Волосы возлюбленной осветляются, от черных до пепельных, и подсвечиваются солнечным светом: «Диск солнца грузно ниспадал. <…> / Сивилла грустно замерла, / Откинув пепельный свой локон» (Ст. 82). А карие глаза становятся «пролетами в лазурь»[548], то есть, как и положено, — «голубенеют».