Читаем Эротоэнциклопедия полностью

На закате небо переливается невиданной гаммой цветов. Это благодаря загрязнению воздуха. Чего в нем только нет! Медь, цинк, хром, кобальт, сера, ртуть, уран, плутон. Нас травят и одновременно радуют взор. С возрастом цвета действуют на меня все сильнее, они обладают волшебным даром воскрешать воспоминания. Предвечернее небо обращается в экран, на котором мелькают чудесные картины прошлого. Эта belle epoque[34] — наша молодость. Крутится лента пастельных тонов, вот и майский вечер в Дебрецене, кажется, ровно сорок лет назад. Помните, дорогой Ролан, кафе в скверике, у теплой стены протестантской коллегии? На столиках стояли хрустальные вазочки с белой сиренью. Я просматривал свои записи, и вдруг на тетрадку упала тень. Высокий худой парень в клетчатой рубашке и полотняных шортах с улыбкой поглядывал на свободный стул. Я кивнул, Вы сели, к нам тут же подбежал ober.[35] Вы взглядом указали на бокал, который я как раз вылизывал, и он сразу принес клубнику со взбитыми сливками. Вы моментально уплели свою порцию, а потом спросили меня о чем-то по-французски. Мы сразу понравились друг другу, верно?

Меня очень тронуло, мой дорогой Ролан, что, составляя план «Энциклопедии», Вы припомнили тему, над которой я работал, когда мы познакомились. Я восхищаюсь интуицией, которая позволила Вам догадаться, что эти вопросы по-прежнему меня волнуют. Однако Вы и сами понимаете, дорогой друг, что обстоятельства не способствуют продолжению былых исследований. Все, что я могу — это дать Вам свое юношеское эссе, о котором мы в свое время столько спорили. Мне так и не удалось перепечатать его на машинке, рукопись я сумел закопать. Подгнивший черновик извлек из земли наш милый мальчик, собственноручно все переписал и хранил у доверенного лица. Теперь надо будет забрать текст и переправить в Париж. Это несколько рискованно, но попробовать стоит. Не скрою, эссе много для меня значит.

Эпиграф к эссе я взял из Еврипида, собрание сочинений которого мне тоже, увы, пришлось обратить в деньги. Так что заранее приношу извинения за возможное искажение слов Ипполита. Помните, как он крикнул Зевсу: «Зачем ты создал женщину? И это зло с его фальшивым блеском лучам небес позволил обливать? Или, чтоб род людской продолжить, ты обойтись без женщины не мог? Ведь из своих за медь и злато храмов иль серебро ты сыновей мог продавать». Мы вели долгие дискуссии о том, что же выражало это восклицание: неприязнь самого Ипполита к противоположному полу или мизогинию эллинцев в целом. Вы придерживались мнения, что все древние культуры (как и большинство новых) были проникнуты мизогинией примерно в одинаковой степени. Я же обвинял Грецию в особенной антипатии к женщинам и обнаруживал более уважительное отношение к ним в Египте, на Крите или у этрусков.

Вы справедливо упрекали меня в том, что я идеализирую малоизвестные культуры, а Грецию демонизирую просто потому, что о ней мы знаем больше всего. Это правда, однако не отменяет того факта, что в любимой Платоном Спарте убивали значительную часть новорожденных девочек. Можно ли в самом деле считать это правилом, а не исключением? Каковы результаты современных исследований? Дорогой друг, буду Вам весьма благодарен за исправление неточностей, которые Вы обнаружите в моей работе, уже такой старой, но, быть может, не до конца утратившей актуальность. Для меня большая честь, что Вы вспомнили о моей критике Спарты и Афин: критике физической силы и мужского спиритуализма по Платону, а также педерастии.

Согласно платоновской традиции, предназначение женщины — лишь умножение теней. Свет разума осенял одних только мужчин: пол солнечный и богоподобный. А потому ничего удивительного, что педерастия, суть которой — бескорыстные, во славу Эроса, отношения высших существ с равными себе, — почиталась синонимом любви чистой, возвышенной, божественной. Отношения мужчины и женщины, напротив, означали не просто соитие потребительское (служащее продолжению рода), но и деградацию существ высших как следствие контакта с низшими. Я полагаю, что Ипполит — рупор Эллады. А это имело далеко идущие последствия. Презрение к женщинам, каковым пронизана греческая философия, литература и искусство, наложило печать на всю европейскую культуру, в которой женщинам и по сей день редко предоставляется право голоса. А ведь уже греки осознавали, сколь важную роль женщина могла бы играть в общественной жизни. Помните, дорогой Ролан, кто осмелился осудить Перикла за резню на Самосе, постыдную и губительную для Афин? Лишь старая Эльпиника (за что отец демократии смешал ее с грязью).

Перейти на страницу:

Все книги серии Современное европейское письмо: Польша

Касторп
Касторп

В «Волшебной горе» Томаса Манна есть фраза, побудившая Павла Хюлле написать целый роман под названием «Касторп». Эта фраза — «Позади остались четыре семестра, проведенные им (главным героем романа Т. Манна Гансом Касторпом) в Данцигском политехникуме…» — вынесена в эпиграф. Хюлле живет в Гданьске (до 1918 г. — Данциг). Этот красивый старинный город — полноправный персонаж всех его книг, и неудивительно, что с юности, по признанию писателя, он «сочинял» события, произошедшие у него на родине с героем «Волшебной горы». Роман П. Хюлле — словно пропущенная Т. Манном глава: пережитое Гансом Касторпом на данцигской земле потрясло впечатлительного молодого человека и многое в нем изменило. Автор задал себе трудную задачу: его Касторп обязан был соответствовать манновскому образу, но при этом нельзя было допустить, чтобы повествование померкло в тени книги великого немца. И Павел Хюлле, как считает польская критика, со своей задачей справился.

Павел Хюлле

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза