Errare humanum est

О, это был тонко рассчитанный удар и его оценили по достоинству. Несколько человек хихикнули. Все знали, что несколько месяцев назад от Суйфулина, славившегося феноменальной скупостью, ушла жена. Ушла с цирковым артистом, дрессировщиком бразильских питонов. Суйфулин затаил злобу на женщин и питонов. В редакции его не любили.

— Укус умирающего скорпиона, кричал Суйфулин, бросаясь на дверь.

— Суйфулин, прекрати цирк, — остановил его главный редактор. — Я поговорю с ним сам. Рюмин, вы знаете, кто с вами говорит?

— Знаю, — отозвался Петр.

— Вы нам всем сделали больно, Рюмин. Но я авторитетно и при всех обещаю; если вы добровольно сдадите себя коллективу, вас пощадят и оставят в газете. Дворник Федор уходит на пенсию. Мы дадим вам возможность реабилитироваться. В противном случае я разрешу Суйфулину сломать дверь. Вы знаете, что тогда с вами будет. Я считаю: раз, два, два с половиной…

— Открывайте же, несчастный вы человек, — заверещала Элли Карповна. — Вы меня слышите?

— Элли Карповна, одной вам говорю, как на духу, — чуть не плача прокричал Люсин-Рюмин. — У меня целая банка свежего проявителя. Если Суйфулин тронет дверь, я тут же наложу на себя руки.

Все замерли. Про проявитель Люсин-Рюмин не врал. В редакции знали, что Петр увлекается фотографией.

— Черт знает что делается с людьми. Да ну его к черту! — плюнул главный редактор и, громко ругаясь, пошел вниз.

— Куда же вы? Куда? Он врет как сивый мерин, — кричал вслед Суйфулин. Но Суйфулина уже никто не слушал. Осада была снята. Победили выдержка и воля.

Когда все затихло, Люсин-Рюмин вернулся на диван и впал в летаргический сон. Очнулся Петр оттого, что его кто-то тихо кликал.

— Петенька, Петя, открой, это я, Женечка… — доносился тоненький голосок.

Люсину-Рюмину показалось, что за дверью кто-то жалостливо всхлипнул.

— Это ты, Женечка? — отозвался он.

— Я, Петя, я…

Люсин-Рюмин щелкнул задвижкой. О, это был неосторожный шаг! Совершенно незнакомая девушка стояла на пороге. За ней теснилось несколько, широкоплечих мужчин.

— Не пугайтесь, мы угрозыск, — с мягкой улыбкой проговорил один из них. Но было уже поздно. Люсин-Рюмин камнем падал в обморок.

— Ловите же его, Андалузова! — вскричал человек с мягкой улыбкой, но Петр этого уже не слышал.

Пришел в себя Люсин-Рюмин с чувством приятного. Что-то мягкое касалось его лба. Он открыл глаза и улыбнулся.

— А, проснулся наш герой, — склонился над ним человек с мягкой улыбкой и ласково потрепал по плечу. — Вы нам очень помогли, — загадочно прошептал он. —

Вставайте и расскажите все по порядку. И, ради бога, не пугайтесь. Мы вас теперь в обиду не дадим.

Через полчаса, когда Люсин-Рюмин закончил свой рассказ, у полковника Багирова и стажеров Геры, Гоги, Наиля и Левы Бакста было четкое представление о случившемся.

— Как мы не подумали об этом раньше. Все просто, как дважды два, — убивался Гога.

— Простое всегда сложно, — наставительно отозвался полковник. — Ясно одно: преступникам нужен был фургон, а не угри. Вот они и свалили угрей ночью в колодец в районе Трубной площади.

Человек с «Сикстинской мадонной»

В палату стремительно вошла группа врачей. Старожилы, страдавшие хроническим гастритом, сразу же обратили внимание на новое лицо. Это был человек высокий, крепкий, с седоватым бобриком волос.

— Профессор Голохвостов, — представила его больным дежурный врач.

Врачи двигались от кровати к кровати, обмениваясь короткими замечаниями. Профессор участия в разговорах не принимал. Потыкав больного указательным пальцем в живот, он молча отступил назад.

— А вот этот случай вас может заинтересовать, — обратилась к нему Вера Семеновна. — Острое отравление. До сих пор не удается определить причину.

— Говорите, острое?.. Нуте-с, нуте-с, что тут у нас?

К удивлению больного, профессор попросил пациента показать не живот, а руку. Ловким движением он завернул рукав пижамы. На предплечье обнаружилась татуировка, изображающая моложавую женщину с ребенком на руках. То была искусная копия картины Рафаэля «Сикстинская мадонна». На ленте, обвивающей ножки младенца, было выколото: «Люблю детей».

— Это вам Трифонов делал? — осведомился профессор у больного.

Тот вытаращил глаза и спросил сдавленным голосом:

— А откуда вы знаете?

— Я его от гангрены спасал, — невозмутимо ответил профессор. — За что сидели?

— На частную собственность в молодости посягнул…

— А где сейчас бытуешь, — вдруг переходя на «ты», осведомился профессор. — Не на Трубной ли?

— Точно!

— И, наверное, пирожки с мясом любишь?

— Люблю горяченькие! — простодушно признался враг частной собственности.

— Не ешь больше пирожков с мясом, понял?

— Так точно, понял, гражданин профессор. Спасибо вам за все…

— Типичный случай пирожкового отравления, — пояснил профессор. Все почтительно склонили головы.

Осмотрев еще пару больных, профессор Голохвостов вопросительно поднял глаза на дежурного врача.

— Мне говорили, будто больных с острым отравлением трое.

Вера Семеновна порозовела, переглянулась с дежурной сестрой и, потупив глаза, сказала тихо:

— Случай у нас тут произошел странный…

Что такое?