Erratum (Ошибка) - 2 (СИ)

В ее любимом городе была поздняя осень. Икатан вновь пришла на угол к аптеке и попыталась отыскать глазами старушку-попрошайку, но то ли из-за холодов, то ли еще по какой-то более грустной причине, ее больше не было на месте. И сама ступенька у колонны показалась Икатан осиротевшей без худенькой сгорбленной фигурки. Девушка попыталась отогнать прочь печальные мысли и поглядела на остановившегося рядом с ней подростка. Он не замечал ее, отбивая ногой ритм в такт музыке в наушниках. Волосы на его голове были небрежно растрепаны, куртка потерта и не подрублена. Всем своим видом он выражал протест миру, но лицо его все еще хранило невинное детское выражение вопреки всем протестам. Икатан потянулась к нему своей любовью, и вдруг увидела его одновременно выросшим, парнем с небритой двухдневной щетиной, затем мужчиной с мешками под глазами и легким похмельем, а потом и вовсе стариком с обвисшей кожей и горбатой спиной. И все это за какую-то секунду. Икатан отшатнулась от него, а он все также стоял, отбивая такт.

Она больше не могла видеть в них лучшее? Ей так нравилось смотреть за ними, неужели она больше и этого не могла? Теперь Икатан видела их другими, видела их во все времена одновременно, словно сразу наблюдала рождение и смерть. И это было невыносимо больно. Будто знать, что все рожденное — прах, а значит, нет в нем никакого смысла. Все больше слова об отравлении приходили ей на ум — быть может, братья совсем не далеки были от истины, несмотря на то, что во время ее визита в ад произошло куда большее, чем они думали.

Морщинистая рука потянула ее за рукав пальто, и Икатан улыбнулась, обернувшись и узнавая — перед ней была та самая старушка, которую она провожала в прошлый раз в аптеку.

— Здравствуйте, бабушка, — приветливо заговорила Икатан, радуясь тому, что в этом человеке ей уже нечему было огорчаться, она и так приближалась к окончанию своего жизненного пути.

— Здравствуй, деточка, — ответила старуха, и в глазах ее не мелькнуло никакого узнавания.

— Вы меня не помните? — спросила Икатан.

— Тебя, деточка? — переспросила старушка, подслеповато всматриваясь в ее лицо. — Ты прости старую. Я тут не могу вспомнить, как до дома дойти. Вышла в аптеку вот.

— Вы вспомните, — терпеливо отозвалась Икатан и коснулась ее плеча ладонью. Теплая волна потекла по спине и затылку пожилой женщины, и встрепенувшись, она пристально взглянула на девушку.

— А, сердечная моя. Бывает, как найдет на меня затмение… — махнула она рукой и улыбнулась. — Так как там твои дела?

Икатан молчала, радуясь тому, что бабушка вспомнила и, колеблясь, не зная, стоит ли ей выкладывать свою историю.

— Как его зовут? — не отступала старушка.

— Ник, — так хорошо было открыться кому-то, сказать его имя, пусть эта женщина его и не знала никогда, но все же.

— Любишь его? — хитро взглянула та.

— Да, — просто ответила Икатан. — Люблю, и всегда любила, — вздохнула она.

— Ну вот, видишь, слепая-слепая, а права была бабушка, — довольно откликнулась старушка. — Только что-то ты все одно какая не веселая.

— Все хорошо, — улыбнулась ей Икатан, но улыбка вышла вымученной, ненастоящей.

— Ерунда, — бросила бабуля, явно сердясь, что ее так просто пытаются обвести вокруг пальца. — Ничего не хорошо, гложет тебя снова что-то.

— Гложет, — слова вырвались прежде, чем Икатан успела остановиться.

— Рассказывай, — велела старушка.

— Я ему не нужна. И не была никогда нужна. Только в одной сказке с несчастливым концом он любил меня, или говорил, что любит — я уж и не знаю. Только той сказки и след простыл.

— Путано ты как-то говоришь, — покачала головой бабушка. — Только сдается мне, надумала ты себе все. А его спрашивала? Говорила ему сама, что чувствуешь?

— Это лишнее, — покачала головой Икатан.

— Лишнее, — проворчала старушка, — все-то вы знаете, молодежь. А я тебе скажу, — и она строго погрозила Икатан пальцем. — Как тебя зовут?

Икатан уже открыла рот, чтобы ответить, но потом захлопнула и, открыв снова, произнесла:

— Лили.

— Так вот, Лили, деточка, что я тебе скажу, — продолжила старушка, — как встретишь его снова — скажи. Люди столько глупостей делают по недомолвию. Надумают себе целый короб — и мучаются потом. Скажи ему правду, а там уж — как будет.

Лили молчала. Она больше никогда не увидит его. Так будет лучше для них обоих. Сказать ему что: люблю тебя? Чтобы он рассмеялся прямо в ее обезумевшие от надежды глаза? Чтобы от ее воскресшего сердца не осталось ничего, когда он разорвет его в клочья своим ядовитым ответом, самым грубым, самым гнусным и ранящим, какой только отыщет для нее?

Лили молчала. Бабушка укоризненно покачала головой, глядя на нее.

— Пора мне, пока снова дорогу домой не запамятовала, — и побрела прочь. А Лили так и осталась стоять, не зная, что ей чувствовать, думать, делать.