Error. Сбой программы

— Не уследили. Оно со стопоров-то… ну, ты понимаешь. Вроде был только что, и вдруг раз… Эрих… — огляделся вокруг глазками своими базедовыми, сбавил голос до шепота: — Эрих, как ты это делаешь?

— Что? — не понял Зверь.

— Оно… — у Богомола дернулась щека, — оно само. Чинится. Они все, сколько есть, все само.

— Чиниться само оно не может, — наставительно произнес Зверь, и решил при случае дать самому себе в ухо, чтобы не забывался, — профилактика — это другое дело. Тут подкрутить, там подправить — это не ремонт, а баловство сплошное. Потому и само.

— А-а, — глубокомысленно кивнул Богомол, — тогда, конечно, да. Тогда… Да я-то ведь понимаю. Ребята вот удивляются.

Зверь вздохнул и пошел убеждать «ребят» в том, что ничего из ряда вон в мастерской не случилось.

Ну, денек. Что вчера, что сегодня! А дома еще эта звезда театральных подмостков со своими тараканами. Ушел ведь с премьеры. Не поздравил даже. Не то, чтобы нужны ей были его поздравления, но на мозги все равно накапает.

Бежать отсюда надо.

Бежать.

Дома, как и следовало ожидать, было полно цветов. Анжелику завалили букетами, и она, разумеется, не нашла ничего лучше, как приволочь их все с собой. Это случалось и раньше. Поклонников у нее хватало, и каждый придурок считал своим долгом преподнести, кроме цацек, еще и корзину с розами или, там, хризантемами, или черт знает чем, экзотическим и воняющим на три квартала.

Цветы были в прихожей, в гостиной, в столовой, даже на кухне.

Зверь, не здороваясь, прошел к себе. Открыл дверь и тут же захлопнул. Развернулся на каблуках и отправился в залу:

— Я, кажется, просил тебя, — произнес он вместо приветствия, — я просил тебя не тащить эту дрянь в мою комнату.

— Но их нужно было куда-то поставить, — заявила Анжелика, любовно расправляя очередной букет в очередной вазе, — ты же видишь, здесь уже нет места.

— Да насрать мне, — Зверь, морщась, оглядел гостиную, так же брезгливо оглядел девушку, — сделай одолжение, убери их оттуда.

— Я тебе не уборщица, — она обернулась к Гарду, — он, по-моему, вообще уже оборзел.

Гард предпочел оставить это заявление без комментариев. Бедняга. Тяжело ему приходится.

— Убери цветы, — спокойно повторил Зверь, — распихай их где-нибудь здесь.

— Тебе надо, ты и убирай, — отрезала Анжелика.

На ее тонкой шейке нервно пульсировала голубая жилка. А чуть ниже ключиц сверкала крохотная бриллиантовая звездочка. Вершиной вниз. Пентаграмма.

Пентаграмма.

Синими стенами поднимается к небу мертвое сияние.

Посмертные дары. Воздух звенит. Вантала. Охотник. Хозяин…

«Мне приснилось, что ты — Темный Владыка»…

Великая Тьма! Там — жизнь. А здесь какой-то душный, приторный бред. И запах цветов, подыхающих, гниющих в вонючей воде, в хрустальных темницах ваз.

— Прекрати!!! — закричала она.

Дурочка. Какая все-таки дурочка.

Скручивались и опадали побуревшие лепестки, в вязкую кашицу расползались стебли, болотной тиной запахло в зале, тиной и плесенью. Не комната — склеп. Дня через три после похорон. Склеп, заваленный грудами умерших и сгнивших цветов.

— Если ты снова притащишь их ко мне, — Зверь с удовольствием наблюдал, как ее очаровательные глазки наполняются слезами, — я сделаю то же самое. Это понятно?

— Ты тварь, ублюдок, сволочь, — она зашипела, брызгая слюной, лицо исказилось, вытянулись, лязгая, клыки, острые когти рванули тонкую ткань платья, — ты мразь! Я все о тебе знаю, все!

— Никак, озарение случилось?

В кошку она не превратилась, бог миловал. Остановила трансформацию, перекинулась обратно в человека и даже плакать перестала. Зря, конечно. Она хорошо выглядит, когда плачет. И на сцене, и в жизни. Тем более, что в жизни, обычно, ведет себя, как на сцене.

— Я знаю, кто тебя ищет, — сообщила Анжелика уже почти внятно, — никакой ты не Эрих. Тебя зовут Зверь. А еще Вольф. И ты прячешься. Ты… не смей больше обижать меня, ясно тебе? Не смей! Иначе я все им расскажу.

Что ж, дальше все было просто.

И даже Гард, мастер рукопашного боя не успел вмешаться. Потому что не во что оказалось вмешиваться. Зверь пальцем ее не тронул. Он просто запретил ее сердцу биться.

Просто.

Она упала, потеряв сознание, и ударилась головой о мраморный подоконник. Заставленный вазами с гнилыми цветами. Твердый. Очень твердый. И череп ее раскололся, выплюнув мозг к ногам обалдевшего Гарда.

— Ты, кретинка, — Зверь вдохнул и выдохнул и разжал вцепившиеся в косяк пальцы, — ты что, не соображаешь, с кем ты разговариваешь? И что ты говоришь? Я же чуть не убил тебя, дура.

Он успел. Он все-таки успел отпустить ее сердце, жалкий, беспокойный комочек плоти, наполненный кровью. И Гард не вмешался. Гард просто не понял, что произошло. А вот Анжелика поняла. Глядя перед собой остановившимися глазами, она шлепнулась в кресло и недоверчиво положила руку на грудь.

Сердце билось.

Чего бы ему не биться?

С сухим шелестом осыпался на пол раздавленный кусок косяка.