– Понимаете, Дан, – я проникновенно понизила голос. – Мне неловко об этом говорить… Женщине вообще неудобно признаваться в таком, а тем более – постороннему мужчине… Но я скажу, чтобы у вас не осталось вопросов. В моем мире у меня была работа – скучноватая, зато хорошо оплачиваемая. Надежное положение, уверенность в завтрашнем дне. А здесь мое образование никому не нужно. Я ничего не умею. Я не приспособлена к жизни в этом мире. Единственный шанс устроить свою жизнь – это удачно выйти замуж. И вот судьба щедро дает мне такую возможность. Представляете, каким свинством с моей стороны будет от нее отказаться?
– Это из-за белль Фарро, да?
Дан смотрел с таким искренним беспокойством, что я почувствовала себя последним подонком и лицемером. Никогда не понимала концепцию лжи во спасение. Но теперь сама оказалась в этической ловушке: сказать правду одному – значит, нарушить слово, данное другому.
– Да при чем здесь белль Фарро! Ну ладно, может быть, он и сыграл свою роль: заставил меня взглянуть правде в глаза. Дан, послушайте, мне почти двадцать семь, и я не становлюсь моложе, – я так натурально изобразила отчаянье, что сама едва не расплакалась от жалости к себе. – Я понимаю, вы не ожидали услышать все это от такой экстравагантной особы, как я. Но вы меня просто не видели в нормальных обстоятельствах. Я была то в депрессии, то в эйфории, то в предвкушении очередного приключения… А теперь я устала. Мне нужен мужчина. Защитник. Я хочу нормальную семью, дом. Ребенка.
В глазах Дана что-то дрогнуло. Я еще не убедила его до конца, но он уже усомнился в том, что знает меня достаточно хорошо.
– Но… почему – принц? Поверьте мне, Юлия, королевские покои для вас хуже тюрьмы. Вы не сможете так жить.
Ох… прямо в больное место. Я с трудом сохранила самообладание. Главная проблема этого разговора – и ситуации в целом – заключалась в том, что правда была на стороне Дана. Я бы и сама придумала себе сотню аргументов против этой свадьбы и только один – за. Единственный, который я не могла озвучить. Но даже если бы принц не предупредил о необходимости молчать, я бы не заикнулась о нашем договоре: с Дана вполне станется тут же отправиться к королю и потребовать восстановить статус кво. Мы же не будем устраивать гонку самопожертвования, правда?
Похоже, пора пускать в бой тяжелую артиллерию.
– Я люблю его, –
Получилось вполне натурально – я даже залилась краской (еще бы! Не каждый день мне приходится врать
Я подняла глаза на Дана, ожидая увидеть на его лице ужас. Или сочувствие. Или брезгливость. Или как тут у них принято реагировать на подобные новости? Он едва заметно улыбался.
– Убедительно.
– Что значит – «убедительно»? Вы мне не верите?
– Еще три дня назад вы не были беременны. Я спрашивал у магистра.
– Что?! – кровь снова бросилась мне в лицо, на сей раз – от ярости. В этом проклятом дворце вообще хоть что-нибудь можно сохранить в тайне?! – Вы не имели права!
Но злость схлынула почти моментально. Какая разница? Когда я выйду замуж за крон-принца, моя беременность – не важно, реальная, мнимая или потенциальная – будет живо обсуждаться в любой таверне. Я едва не застонала от отчаяния. Господи, как меня угораздило во все это вляпаться? Почему я просто не погибла в той аварии, как все нормальные люди?
– Я волновался, – глухо пояснил Дан.
Он исподлобья посмотрел на меня:
– Вы что-то скрываете, Юлия. Но раз вы решились на такую ложь, значит, дело и впрямь серьезно. Не стану донимать вас вопросами.
Он вернулся к окну и устроился на подоконнике, свесив одну ногу вниз. Я проводила его подозрительным взглядом. И это – все?!
С одной стороны, его покладистость была очень кстати, потому что и нервы, и актерские способности подошли к концу: я была не в состоянии продолжать этот спектакль. И все-таки было немного обидно… нет, вру, было
Я села на кушетку, пытаясь сохранить независимый вид, но взгляд невольно притягивался к темной фигуре на фоне окна. Дан изменился за те несколько месяцев, что прошли с нашей первой встречи. Отрос ежик выгоревших волос – свой цвет оказался темно-каштановый, чуть темнее, чем у Женьки. Посветлел загар на щеках. От ежедневных тренировок раздались плечи и грудь. Но главное – изменился взгляд. В первые дни в глазах Дана то и дело проскальзывала растерянность, как у заблудившегося щенка. Сейчас это был взгляд человека, который точно знает, чего хочет. И, может быть, из-за этого выражение лица стало более жестким, хотя, казалось бы, должно быть наоборот: чем бы ни занимался Дан до нашей памятной встречи у разрушенного форта, ему явно пришлось несладко.