— Ничего себе зайчик, — поразилась я. — Каким же должен быть охотник, чтоб такого зверюгу загнать?
— Охотника нет. Зайца гонит Стая Волков. Это звездное скопление, — Вереск указал на группу из нескольких мелких звезд недалеко от заячьего хвоста. — По легенде когда-то давно, еще до Смутной Эпохи, жили два брата, два великих мага Воды. И однажды они поспорили, кто из них более могущественный. Младший брат взял зайца и при помощи колдовства сделал его самым быстрым в мире. Старший пустил в погоню стаю волков. Братья так хотели победить, что израсходовали всю свою Силу и умерли в один миг. А заколдованные звери так и бегают по небу не в силах остановиться.
— Как негуманно, — фыркнула я. — Общества защиты животных на них не было… Так, что у нас тут еще есть? О, вот это просто обязан быть лук. Древко, тетива. А это, наверное, стрела.
— В точку. Это действительно Эльфийский Лук. А сами эльфы называют это созвездие Небесный Парусник.
— А гуманоиды — в смысле люди или эльфы — у вас на небосводе есть?
— Есть, — Вереск повернул голову и испытующе посмотрел на меня. — Найдете?
— Сейчас, — приняв вызов, я с удвоенным усердием предалась изучению звездного неба. — Вот! Вижу голову… тело… с талией у него, конечно, туговато. Вот одна нога, вот вторая. Это должен быть какой-нибудь веселый персонаж, — я прищелкнула пальцами, пытаясь поймать ускользающий образ. — Шут, например.
Я не смотрела на полуэльфа, но по голосу поняла, что он улыбается:
— Почему Шут?
— Вот эти две голубые звезды рядом — они очень похожи, но одна чуть меньше другой. Как будто он подмигивает. Ну а кто может подмигивать, если не шут?
— Это Виночерпий.
— Тоже неплохо.
И кстати о вине!
Эта мысль пришла нам в голову одновременно.
Я приподнялась на локтях, полуэльф потянулся через меня к бутылке. Тонкий пьянящий запах лесного вереска ударил в ноздри, вызывая знакомое головокружение. Время застыло, и Вереск застыл вместе с ним, так и не достигнув своей цели.
Что-то неуловимо изменилось. Еще мгновение назад мы были полуврагами-полуприятелями, светски болтали о несущественном, стараясь не думать о пропасти недосказанности между нами. И вдруг — социальные маски осыпались, как сухой песок, обнажая природную суть: мужчина и женщина. И все стало кристально ясно. Кинопленка ожила. Самым естественным образом продолжая движение — словно и не было у него других намерений — Вереск коснулся моих губ.
Я знала, что это правильно — единственно правильное, что он мог сделать — и все же на долю мгновения меня пронзил страх.
Страх мелькнул — и исчез, и все снова стало предельно просто…
Поздно.
Моего секундного замешательства Вереску хватило, чтобы придти в себя. Он отпрянул — так резко, словно моя близость причиняла ему физическую боль. На мгновение прикрыл глаза, безуспешно пытаясь спрятать смятение за сомкнутыми веками.
— Простите, Юлия… — голос прозвучал глухо и надтреснуто. — Мне… лучше уйти.
Избегая встречаться со мной взглядом, он поднялся, взял сандали, закинул на спину гитару и торопливо пошел в сторону бунгало.
Я растерянно смотрела ему вслед. Что это было? Вереск совсем не похож на парня, который стесняется поцеловать девушку только из опасения получить отказ. У него кто-то есть? Но кто эта мифическая возлюбленная, о которой не знает даже его лучший друг?
Или дело не в нем, а во мне? Может, у меня на лбу написано что-то такое, что заставляет небезразличных мне мужчин ревностно оберегать мое целомудрие? Или это какой-то странный мужской заговор: один может — но не хочет, другой хочет — но не может? А мне-то что делать?
«Вернемся к юному натуралисту?» — услужливо предложил Умник.
Губы еще хранили тепло прикосновения, неуловимый медвяно-горький аромат блуждал в лабиринте носовых раковин. Сердце сжималось и ныло мучительно-сладко, грозя снова провалиться туда, где ему совсем не место. Я представила, что до меня будут дотрагиваться
Бесприютно блуждающий взгляд упал на початую бутыль вина на песке. Кажется, я знаю, чем займусь сегодняшней ночью.