Эртэ

Хвойные лапы огонь поглощает с жадностью, набрасываясь на зелёные ветки молниеносно, словно боясь, что их у него вновь отберут. Хотя, пусть огонь не жадничает. Вековые сосны, словно с радостью тянут к человеку свои мохнатые ветки. Очень странные сосны, да и сам лес очень странный. Тихий и зловещий! И в тоже время чувствуется, что перед тобой огромный живой организм, который живёт своей жизнью, дышит, радуется, любит и ненавидит. Он словно затаился в тишине до поры до времени, и ждёт! Ждёт, что будет с ним, или с тобой через минуту, через час, завтра, или в наступившем сегодня. Так кто ты ему, друг или враг?

Сергей Викторович знает по телевизионным новостям, как лес может мстить человеку за обиду, за беспечность, за ущерб. Лес это сила, это энергия, и шутки с ним порой плохо заканчиваются…

Только причём здесь этот странный лес, в котором чувствуется дыхание живого организма. Лучше не думать о неприятном. Даже о том, почему он сидит здесь в сырой и вонючей одежде. Счастлив тот малыш, что спит себе, не думая ни о чем. Даже о мокрой одежде! Но ребёнку уже давно положено спать, а вот взрослый, пожалуйста, может мучиться бессонницей. Всякие вопросы лезут в голову, к тому же влажная одежда ещё больше холодит спину. Надо её просушить над огнём, приспособив для этого деревянные колышки.

— Ну, вот и отлично! — удовлетворённо прошептал Сергей Викторович, глядя на то, как он пристроил свои сырые вещи на корявую перекладину.

— Подсохнут, и можно одеть… сухое одеть…деть…де-е-е-ть…

Это только, кажется, что он не устал. Сон сморил так неожиданно и так быстро, что доктор даже не заметил, как палка, которой он мешал угли в костре, вывалилась из его рук и подкатилась к одному из колышков перекладины…

Во сне ему снилась Маринка. Удивительно красивая, в необычных одеждах, она равнодушно смотрела на худого мужчину в черном блестящем плаще. Мужчина вытанцовывал перед ней странный танец. Довольно энергичный, если " не полный страсти и огня", как сказала бы его многоуважаемая тёща, которая до умопомрачения любила балет и смотрела бы его по телевизору день и ночь…

— Ах, какой славный балерунчик! — умилялась она, всплескивая руками, глядя на томного танцора в телевизоре, застывшего в очередной балетной стойке. — Славочка, ну посмотри, посмотри какой красавец. Сколько в нём экспрессии, страсти, огня. Ах,

шарман-н-н! — тянула она в нос на французский манер, закатывая вверх глаза, и словно, не замечая хихиканья внука, продолжала: — На месте твоих родителей, я бы давно отдала ребёнка в балетную школу, что-бы там из тебя сделали, наконец, человека.

— Не надо меня никуда отдавать! — вопил маленький Славка, испуганно приседая, и пряча ладошки под коленями. — Не буду я человеко-о-ом…

— Ну и родители! — поражалась тёща. — Воспитали неврастеника за такой короткий срок.

Она осуждающе смотрела на поспешно убегающего внука, спешащего вслед за ним зятя и, наконец, обращалась к дочери, весело и непринужденно хохочущей рядышком.

— Стыдно, молодые родители, стыдно быть невеждами в искусстве. Балет это классика, а красавцы балеруны…

— Балероны мама, балероны… — подсказывала Маринка, но её мать лишь досадливо хмурилась и махала рукой:

— Ах, какая разница! Балерун или балерон. Главное тут экспрессия, огонь…

— …Огонь, огонь! Он подбирается. Огонь… — громкий мальчишечий голос ворвался в сон мужчины совсем неожиданно, что кажется, тёща даже поперхнулась на последнем слоге. " Балерун" в черном плаще с шумом свалился на пол сцены, совсем некрасиво, и даже как-то неприлично и безобразно, смешно задрав вверх свои длинные ноги, отчего глаза Маринки вдруг заискрились смехом и весельем…

— Огонь, он спалил ваши брюки и рубашку. Да проснитесь же… — вопит мальчишечий голос над самым ухом, и доктор поневоле просыпается. Он видит, как мальчуган бьёт по земле дымящейся тряпкой, и старается засыпать песком другую…

Да, кажется, в таком наряде из полурубашки и полубрюк не станет ходить ни один уважающий себя мужчина. Глаза мальчика наливаются слезами, когда он смотрит на доктора. Он словно чувствует свою вину за происшедшее.

— Ну вот! — пожимает мужчина плечами и комично вздыхает. — Мои фильдеперсовые брюки и рубашка сгорели если не дотла, то до крайне неприличного состояния. Но пусть не радуются недоброжелатели, я могу спокойно обойтись и этими лохмотьями. Итак, прикинем свой наряд. Каков я?

Можно было и не спрашивать. Теперь в глазах мальчишки, что сидит на зелёных сосновых лапах, столько затаённого смеха и веселья, что первым не выдерживает мужчина. Он хохочет, перегнувшись, зажав живот руками, словно изнемогая от смеха, а ему вторит тоненьким колокольчиком детский веселый голосок.

— А ты… ты угадал, когда лёг спать в одежде. А то бы и твои брюки постигла такая же участь! — заливается смехом мужчина.