Эртэ

Странно они себя ведут. Она, не заметила, как он прошёл по двору, как встал за её спиной, мрачный и молчаливый. Едва ли его можно было назвать молодым и даже симпатичным. Лет мужчине было где-то около тридцати пяти, может немного больше или меньше, он имел роскошную шевелюру, слегка волнистую, но едва ли претендующую на живописные кудри. Скорее всего, он уже безобразно оброс, и в последнее время совсем не расчесывался. Свалявшиеся пряди волос обрамляли его узкое лицо, чем-то всё-же запоминающееся, может быть когда-то даже красивое, но в такой-же мере просто безобразно-отталкивающее из-за огромных, почти черных кругов, образующих некое подобие тёмных очков вокруг небольших глаз, толи голубых, толи зелёных, под нависшими густыми бровями.

— Как-же его звали? — напрягает память Сергей Викторович.

— Так ли это важно! — мрачно произносит Лес. — Главное, что творится в это время в душе и сердце твоей жены, а также…этого мужчины.

— А что? Что-то серьёзное? — наивно спрашивает доктор.

Едва ли он мог в чем-то подозревать свою жену. И даже этот малосимпатичный хозяин дома, которого он видел пару раз, не может не вызывать жалость, как человек, заведомо

больной. У него странные глаза. Даже сейчас, сквозь размытый экран тарелки в них чувствуется странная неистовость. Да, скорее всего он чем-то болен, и очень серьёзно. Если только…если только исключить, что он похож на злого колдуна. Наверное, именно у них должны быть такие глаза. В них беснуется странный огонь… и боль…

— Видишь, как напугана твоя жена. Её сердце, как и душа, мечется словно птица, пойманная в силки. Зашкаливает волнение, это непонятно…

Из динамика тарелки несётся звук работающего сердца. Оно стучит громко и быстро, и даже очень быстро…

Марина что-то тихо произносит, и хозяин дома отступает в сторону, пропуская её. Почти бегом она убегает в свою комнату, а мужчина всё ещё продолжает стоять под виноградником, вглядываясь в высокую траву у каменного забора. Затем он садится в плетёное кресло и чего-то ждёт. Проходит полчаса. Стрелки часов медленно движутся к пяти часам. Так ли уж медленно? Наконец мужчина подходит к открытым дверям комнаты, где скрылась Марина и тихо зовёт её по имени. Но женщина задремала, сидя на койке и уронив голову на маленькую подушечку- думочку Мужчина вновь зовет её, уже чуть громче. Женщина приподнимает голову, и тут-же роняет её обратно на подушку, даже не открывая глаз.

Как громко стучит динамик. Или это стучит сердце мужчины, который словно балансирует на грани порога комнаты. Он словно решает, толи шагнуть вперёд, толи отступить назад. Вот он поднимает ногу… но вновь отступает назад, разочарованно и нервно кусая губы. В его глазах, огромных и мрачных сверкает что-то. Толи слеза, толи гнев. Скорее всего, это гнев. Он вновь садится в глубокое плетёное кресло неподалёку от дверей комнаты, и, откинувшись на высокую спинку, замирает в немом изваянии сторожевого сфинкса.

— Он охраняет мою жену? — насупился доктор, на что Лес усмехнулся:

— Едва ли! Скорее всего, наоборот. Он ждёт, пока уползёт прочь от стены та змея, что вызвал ты…

— Я? Я вызвал змею? — поражается доктор. — Ну, знаете…

А впрочем, стоит ли удивляться чему-то. Даже тому, что в последний момент тарелка вдруг крупным планом показывает малосимпатичное лицо мужчины с черными кругами вокруг глаз. В этих глазах ярость, гнев и боль. И даже страдание. Тарелка вдруг гаснет на секунду. А когда вновь вспыхивает её экран, то Сергей Викторович вдруг видит, что голова мужчины повязана ярко- красным шарфом, словно тюрбан фокусника. В темной комнате мужчина колдует над колбой, в которой клубится что-то черное. Оно клубится и бьётся, словно живое, растёт, множится, выползает из колбы, и, разрастаясь, заполняет пространство вокруг себя, а затем ползёт по двору, словно мохнатый зверь. Черное мохнатое облако замирает у раскрытых дверей комнаты, где спит Марина, и, помедлив, начинает неторопливо переползать к ней в комнату. И вот уже черное облако взмывает над кроватью спящей женщины, материализуясь в черного человека с ярким пятном тюрбана на голове…

Хозяин дома! Это он нависает над Мариной, и тянет к ней свои длинные тощие пальцы, и кажется, что вот-вот он схватит её… Сергей Викторович подскакивает от страха за свою жену. Его бьёт самый настоящий озноб! Но Лес кладёт свою широкую ладонь ему на плечо, и сурово приказывает:

— Сядь! Едва ли ты ей поможешь сейчас. У её постели другой страж…

— Этот…этот колдун? — готов вскричать Сергей Викторович, но Лес, словно предвидит его вопрос.

— Смотри! — показывает он на маленькую пёструю полоску, что стремительно приближается к кровати, где спит Марина. — Это и есть страж твоей жены!

— Змея — страж? Вы шутите! Это же ядовитая гадюка или гюрза, не иначе! Смотрите, она напала на колдуна и жалит его…

— Её яд, бальзам для некоторых! — смеётся Лес. — Посмотри, как живо ретировался наш ухажёр. А он, поверь мне, знает толк в ядах, и даже в противоядиях. Поверь мне, старику.