Есенин

— Ну так это ты… — снисходительно сощурился крупный литературовед, отхлёбывая ирландского виски. — Нравишься ты мне, Валерка. Своей неиссякаемой непосредственностью. А что за две очаровательные девушки, которые летят с нами?

— Сам не знаю, — пожал плечами Артосов и повернулся к Цекавому, организатору поездки, сидящему справа у иллюминатора и слегка задремавшему. — Сергей Андреич, вот Вадим Болеславич спрашивает, что за девушки с нами?

— А, уже раскатали губы! — сбросил с себя дремоту Цекавый. — Та, что помоложе, Виктория Хитрова, поэтесса из Ленинграда, только что получила там премию городского правительства. Вторая — Татьяна Проломова, недавно издала свой первый сборник стихов. Очень слабенький. Но на деньги её мужа мы будем в следующем году принимать ответную делегацию цейлонцев. Так что, не теряйтесь, жена миллионера, газового туза…

В составе делегации кроме Цекавого, Лещинского, Артосова и двух очаровательных девушек в Коломбо прилетели: престарелый, но ещё игривый, московский поэт Алексей Днестров; молодой, но очень мрачный, самарский поэт Игорь Хворин; и переводчица всемирной поэзии Лидия Леонидова, давно уже не способная волновать мужчин своей внешностью.

Как же радостно, когда тебе всюду вешают на шею гирлянды душистых розовых и белых цветов! Сходишь с трапа самолёта — гирлянда, выходишь из здания аэропорта — гирлянда, входишь в гостиницу — опять гирлянда!..

В гостинице довольно высокого разряда селились по двое — Цекавый с Хвориным, Лещинский с Артосовым, Хитрова с Леонидовой, и только Днестров и жена миллионера получили отдельные апартаменты, что сильно огорчило Лещинского:

— Честно говоря, я уже отвык от подобного, — возмущался он. — В Европе, если ты селишься в одном номере с другим мужчиной, это могут неправильно истолковать. Я, между прочим, литературовед с мировым именем. Ну ладно, эта газовая куколка, ей муж, должно быть, обеспечил отдельные номера. А кто такой, собственно говоря, Лёша Днестров? За границей его мало знают. Да и у нас в России. Тройка песен на его стихи? Эти песни никто не поёт и давно уже позабыли.

В первый день их возили на обзорную экскурсию по Коломбо. В Москве ноябрь, холодрыга. А здесь светило солнышко, но жарищи не было. Говорилось о том, что на Цейлоне всегда одинаковая температура — двадцать пять градусов, и зимой, и летом, и осенью, и весной, а потому остров считается прообразом библейского рая. В национальном музее даже показывали восковые фигуры Адама и Евы с чертами местных жителей, уверяя, что наши прародители были по национальности цейлонцы. Артосов при этом обратил внимание, что у жены газового туза искренний и обаятельный смех, а поэтесса из города на Неве нервозна и подобные заявления цейлонцев воспринимает в штыки. Впрочем, сколько она ни фыркала, а вечером во время торжественного обеда в Российском культурном центре эта Виктория Хитрова прочитала свежеиспечённые с пылу с жару строки:

Хвала Аполлону!
Я иду по Цейлону,
Здесь когда-то был рай.
Себя чувствую Евой,
Непознанной девой.
Эй, Адам! Не зевай!
Мои чувства поймите:
Здесь погода — не Питер,
Воздух — мёда струя!
В этой сонной лагуне
Были Чехов и Бунин,
А теперь, вот, и я.

— А что, неплохо, — рассмеялась сидящая рядом с Артосовым жена миллионера. — Завидую. Мне нужно, чтобы много времени прошло, прежде чем отложатся впечатления, и я смогу что-то сочинить. А она — пожалуйста. И такая лёгкость в строке.

— Стишата к ужину, — проворчал Лещинский.

— Да ладно тебе! Отдыхаем же! — сказал ему Артосов. И весь вечер он легко ухаживал за Татьяной. Не потому, что Цекавый сказал «не теряйтесь», а просто ему нравилась её улыбка. И она уже была не Татьяна, а Таня.

— Давайте меняться! — предложил он. — Я бы хотел быть Проломовым. Поэт Проломов — это классно! Для поэтессы не подходит. А вам отдам свою, будете Артосова. Татьяна Артосова, отлично!

— Я согласна, — улыбалась Таня. — Только муж обидится, не разрешит. Он и так мне говорит: «Ты используешь брэнд моей фамилии». С меня за это денег не требует, а с вас за брэнд сдерёт три шкуры.

— А девичья какая?

— Саврасова.

— И вы не подписываетесь такой живописной фамилией!

— Хотела мужу сделать приятно.

— А он: «брэнд»! Бросьте его!

— Не могу, люблю.

— Какая вы хорошая, Таня!

Хитрова, напротив, всё больше и больше раздражала его. Она требовала к себе внимания, обращалась к нему через стол:

— Артосов! Ты почему не читаешь свои стихи? Разве мы приехали не на фестиваль поэзии? Забыл, что ли, как ты у нас в Питере читал про «до горы»? И меня, поди, забыл! Эх ты! А ну читай стихи, а то буду тебя щипать под столом!

— Клянусь Аполлоном, между нами ничего никогда не было, — шепнул Артосов в самое ухо Тане, отчего та засмеялась:

— Щекотно!

Ему было особенно приятно ухаживать за ней, зная, что она любит своего мужа и верна ему, и Артосов любит свою Асю и будет верен ей.