Есенин глазами женщин

Заботы Анны Абрамовны не прекратились и в Кремлевской больнице. Она часто навещала, прекрасно умела занять С. А., развеселить его. По выходе из Кремлевской больницы она же настояла, чтобы С. А. переехал на квартиру к Вардину, где он, разумеется, стеснялся пить по-прежнему и откуда Вардин со своей кавказской прямотой, как хозяин квартиры, легко выставлял всех литературных собутыльников Е. и прощелыг. Как сейчас помню, Вардин попросил дать ему список всех собутыльников, собирался принять меры, каким бы то ни было образом выслать их из Москвы, и, во всяком случае, в его квартиру им было невозможно попасть. Вардин же вместе с Анной Абрамовной ликвидировали в суде дело о пьяном скандале в милиции, грозившее Е., может быть, тюрьмой. Вардин же, несмотря на узость его взглядов, благотворно подействовал на С. А. в смысле определения его «политической ориентации». Во время пребывания у Вардина было написано стихотворение «Письмо матери», явившееся началом цикла трезвых, здоровых стихов. Здесь вообще была здоровая атмосфера. Тяготило С. А. только одно – ему все казалось, что с ним возятся, надеясь сделать из него «казенного» советского поэта. Но хорошее отношение к Вардину у него осталось навсегда. Даже в письме с Кавказа к Кате, упоминая, что с Вардиным ему не по пути, он отзывался о Вардине как о прекрасном человеке.

Еще об Анне Абрамовне. Когда С. А. уехал на Кавказ, Анна Абрамовна взялась устроить издание собрания сочинений, вела подготовительные переговоры и вообще принимала энергичное участие в этом. Также всегда помогала, по мере возможности, в налаживании денежных дел в Госиздате.

Но наряду с этим бывало, что, зная состояние С. А., она, очевидно из желания демонстрировать свою дружбу с Е., приводила к нему на дом совершенно чужих для него людей, не справляясь, в каком он состоянии. Я лично помню два таких случая. Один раз пришлось попросить ее увести поскорее такого посетителя, так как С. А. в этот день был страшно возбужден, и даже своим домашним трудно было успокаивать его, а при чужих он всегда делался хуже.

Еще случай. Однажды предложила она С. А. пойти на вечер ВАППа[44], куда ему, конечно, не следовало идти, при существующих отношениях с напостовцами. Незачем было вести его в стан его злейших врагов. И в середине вечера С. А., избегавший тогда сам всего, что могло вывести его из себя, еле сдерживая бешенство, наклонился ко мне: «Галя, ради бога, уйдем сейчас же отсюда, иначе будет плохо». И вышел, не дождавшись даже антракта. Читал Уткин, с резким еврейским акцентом, читал какое-то стихотворение – кажется, из русского быта. С. А. очень нетерпимо относился ко всем инородцам, пишущим не о своем национальном, а «лезущим» в русскую литературу, а тем более к одному из вапповцев, травящих его, Есенина, русского поэта. Хорошо, что С. А. был трезв в этот вечер, а то скандал был бы неминуем, тем более что и Анны Абрамовны самой на вечере уже не было. Она ушла, рассердившись на С. А. еще при входе за невнимание к ней.

Следующий раз она собиралась его повести на диспут о литературной политике, устраиваемый при ЦК партии (весна 1925 г.). Помню, как С. А., уже собиравшегося ехать, я попросила остаться: «Вам не надо ездить, своим присутствием вы ничего не измените. Воронский и другие без вас лучше сумеют отстоять свою точку зрения, а вы не сдержитесь, чего доброго вспыхнет скандал, и это только помешает Воронскому. Да и вам сейчас не надо дергать себя». С. А., как всегда, на секунду задумался, наклонив голову, <и> согласился: «Верно, не поеду, и не надо вовсе». Через несколько минут, радостный, выбежал в коридор: «Идите сюда, Галя. Дайте же я вас поцелую. Вы умная и знаете, что мне нужно». И, к моей большой радости, совсем не поехал.

Странную роль играла Анна Абрамовна в отношении меня и Кати. Я лично всегда относилась к ней хорошо. Ее внутренний облик, иногда ее выходки мне нравились. Она прошла через огонь и воду. Умная и оригинальная, смелая, не останавливающаяся ни перед какими препятствиями, она не могла не нравиться мне. Но я всегда остерегалась ее бестактности, неискренности и политиканства, поэтому всегда была настороже, и только. Ее отношение ко мне и к Кате постоянно менялось. Самое дружеское в отношении к Кате, иногда даже восторженное, и в это же время она пробовала уверить С. А., что мы стараемся отстранить ее от него (зачем?..). Правда, С. А. тут же, придя от нее, предупредил: «Вы думаете, Анна Абрамовна вас и Катю любит? Терпеть не может, а вы, глупые, ей верите».

При мне она расхваливала меня Сергею Александровичу, спрашивала, почему он не женится на мне, очевидно щупая почву. И тут же усиленно старалась вызвать в Е. увлечение кем-нибудь из своих приятельниц (Анна Ивановна Сухарева, Като). Во время его пребывания у Толстой то честила ее последними словами и т. п., то, когда С. А. хотел уходить от Толстой, заводила с ней дружеские отношения, несмотря на просьбу С. А. не делать этого. Во время моей ссоры с С. А. всячески подливала масла в огонь, настаивала, чтобы С. А. запретил Кате бывать у меня и т. п.