Есенин глазами женщин

Яне несдержанно сообщила, что очень понравился Е. «Ну да, он все время на тебя смотрел, потому и понравился». Обозлилась на Яну, но мне было все равно, куда идти, куда иду. Только бы за ним. Причем это «за ним» было совершенно бесцельно. Ничего не собиралась добиваться, я только не могла и не хотела не думать о нем, не искать возможности увидеть и услышать его. И главное для меня в нем был не поэт, а эта бешеная стихийность. Ведь стихи можно в книгах читать, слушать на вечерах. Но для меня это никогда, ни до, ни после, не связывалось с личностью поэта. И позже, уже имея возможность всегда видеть его, когда он начинал читать стихи, я не раз думала, что, кроме всего этого, я могу еще слушать от него самого только что написанные стихи. В этот день пришла домой внешне спокойная, а внутри сплошное ликование, как будто, как в сказке, волшебную заветную вещь нашла. С этого вечера до осени 1922 г. (два года) я засыпала с мыслью о нем, и, когда просыпалась, первая мысль была о С. А., так же как в детстве первой мыслью бывает: «Есть ли сегодня солнце?»

Г. Бениславская

Открылось «Стойло» – клуб «Ассоциации вольнодумцев» (они же и имажинисты). Почти каждый вечер там чей-нибудь доклад. Жаркие, ожесточенные, задорные и вместе с тем веселые споры об образе, о форме и содержании, об урбанизме (извечная пропасть между Мариенгофом и Есениным). Однажды доклад Якулова. Е., как и все вечера, поглядывает в нашу сторону (была я и моя подруга Л<идия> Б<ерестова>, Яна не пришла) и вдруг направляется <к нам> и, нагибаясь ко мне, на ухо, как-то взволнованно и грубо, вполголоса говорит: «Послушайте, но так же нельзя, вы каждый вечер сюда ходите…» Тут уж меня взорвало (надо сказать, я много слыхала об его дерзости) – ясно, что сейчас добавит: «из-за меня» или что-нибудь в этом роде. Ну, думаю, и в дураках же ты будешь, так же нагло отвечу: «Да вы что, с ума сошли? Вас-то меньше всего заметила». Все эти мысли в одно мгновение пронеслись в голове, а он в это время доканчивает фразу: «…Я уже сказал в кассе, чтобы вас пропускали как своих, без билета. Скажите фамилию, и я велю кассирше записать». У меня на душе отлегло, но тут же соображаю: нет, таким способом мою фамилию не удастся узнать – и называю бесцеремонно три подряд: Козловская, Бениславская, Берестова. Он пошел к кассирше и, возвращаясь, сообщает, что «я распорядился».

Прошло несколько дней. Ни Яна, ни Лида не могли пойти в «Стойло», иду одна. Вошла. Вечер еще не начался; вдруг ко мне направляется (я глазам не верю) Есенин, здоровается и спрашивает: «Правда, у нас хорошо стало с музыкой?» (Первый вечер в «Стойле» играл оркестр, тот, который много лет до скончания «Стойла» томил нам душу.) Насчет качества музыки я усомнилась, но в общем весь вечер мы проговорили с Е. Говорили о Маяковском. «Да это ж не поэзия, у него нет ни одного образа», – убеждал С. А. Я обещала специально отметить карандашом образы Маяковского и принести в следующий раз. Потом говорили вообще о поэзии и о всяких прочих вещах. С. А. был какой-то очень кроткий и ласковый.

На следующий день Яна не верит, что я познакомилась с Есениным. У меня, правда, ликующие глаза. Но ведь совершенно невероятно, чтобы случилось именно так, как я лишь смутно сама предполагала. «Ну что ж, на следующий вечер пойдем, увидим». А сама со страху думаю: не во сне ли приснилось мне? Вдруг приду с Яной и оскандалюсь. Он не узнает даже.

Вечером сидим в «Стойле», входит С. А. и сразу направляется ко мне. Я даже Яну познакомила с ним.

Я и Яна идем мимо лавки на Никитской. Прошли. Яна, заглянув в окно, увидела, что там Е., без шапки, в костюме. Нечаянно я оглядываюсь на улице: за нами Е., в шубе, без шапки, со связкой книг. Мы несколько дней его не видели. Яну он не узнал. Пришлось знакомить вторично. «Ну, как живете, что делаете?» И я, вероятно от смущения, отвечаю: «Ничего, за билетами на концерты ходим». Только когда почувствовала толчок Яниным локтем, поняла, что сморозила глупость. Заговорили о критике. С. А. очень интересовался статьями о литературе в зарубежных газетах. Яна обещала ему доставать. Больше всего интересовался статьями и заметками о нем самом и об имажинистах вообще. Поэтому я и Яна доставали ему много газет. Я добывала в информбюро ВЧК, а для этого приходилось просматривать целые комплекты «Последних новостей», «Дня» и «Руля».

И с того дня у меня в «Стойле» щеки всегда как маков цвет. Зима, люди мерзнут, а мне хоть веером обмахивайся. И с этого вечера началась сказка. Тянулась она до июня 1925 года. Несмотря на все тревоги, столь непосильные моим плечам, несмотря на все раны, на всю боль – все же это была сказка. Все же было такое, чего можно не встретить не только в такую короткую жизнь, но и в очень длинную и очень удачную жизнь.