Есенин: Обещая встречу впереди

Однажды не стерпела, собрала маленького Сергея — и ушла к своим родителям: «Что хотите делайте, а я больше не могу».

Некоторое время жила у отца с матерью. Потом всё равно пришлось вернуться.

В автобиографиях Есенин последовательно пишет, что с двух лет воспитывался у родителей матери, но это не так.

Окончательный переезд от бабки по отцовской линии к родителям матери состоялся в конце 1901 года, когда ему было шесть лет.

Про эти шесть лет он вспоминать не желал.

* * *

Фёдор Андреевич Титов, дед Есенина по материнской линии, — один из важнейших в его жизни людей.

В каком-то смысле дед заменил отца.

Фёдор Андреевич родился 10 февраля 1845 года.

Обзавёлся собственной семьёй он, как и его сват, восемнадцатилетним. Жене Наталье было шестнадцать.

В старости дед выглядел красивым, статным. Он был очень опрятен в одежде и силён физически.

Хозяйство у этого деда было, пожалуй, даже покрепче, чем у покойного Никиты Осиповича Есенина в лучшие его годы.

Начав с рабочего на барже, Фёдор скоро вырос до главы артели. Имел две собственные баржи (Есенин — чего мелочиться — потом будет одной из своих близких подруг, Надежде Вольпин, с фирменным своим размахом рассказывать, что у деда было два парохода).

Как бы то ни было, в течение лета Титов зашибал немалые деньги: вернувшись, мог себе позволить накрыть стол для целой улицы и всех — неделю! — кормить-поить радости ради.

Здесь узнаём черты Сергея Есенина в расцвете славы поэтической и человеческой. Прогуляв добрую половину заработанного, дед вдруг становился на удивление прижимистым, начинал считать каждую спичку и попрекать за лишнюю щепотку соли.

В доме деда имелись работник и работница.

Детей было четверо — помимо Татьяны, ещё трое сыновей, тех самых дядьёв, про которых Сергей Есенин будет вспоминать в каждой автобиографии.

Крестьянином дед тоже в полной мере не был, традиционной деревенской работой занимался мало. Был он зажиточный предприниматель, за сезон зарабатывавший до тысячи рублей.

Для сравнения: средняя зарплата была по России от десяти рублей до четвертного. Депутаты Государственной думы зарабатывали 350 рублей в месяц.

Бутылка водки стоила 40–60 копеек. Хорошая рубаха — три рубля. Гармонь — семь рублей. Дойная корова — 60 рублей. Лошадь — от 60 до 150 рублей. В Рязани можно было купить домишко с мезонином за 300 рублей. Автомобиль стоил две тысячи рублей.

Однако тысяча — повторимся, за сезон — это не чистая прибыль; значительная часть денег шла на поддержание бизнеса.

Да, при определённом раскладе дед всё-таки мог бы стать богачом.

Гулял бы меньше — и стал бы.

В хозяйстве имелось две лошади, три коровы, десять овец. Дети и внуки одеты, обуты, еда на столе в любой день на всю семью — так выглядела обеспеченная жизнь.

Дед за удачные сезоны самым щедрым образом одаривал церковь — дорогими иконами и подсвечниками. В конце концов возле дома воздвиг собственную часовню.

Но то было в зрелые годы, когда он был полон сил.

На шестом десятке предпринимательство пришлось понемногу оставлять, тем более что в один год сгорели две баржи и ещё две утонули в половодье.

В 1900 году настала пора Фёдору Андреевичу возвращаться к земле, на которой он толком и не работал с детства.

И тут неизбежно выяснилось, что истинный крестьянский труд помимо сноровки требует многолетней привычки, особого терпения, которые в таком возрасте едва ли могут разом явиться, вспомниться.

Есенин напишет позже такие строки о своём возвращении в деревню:

…Что же, дайте косу, я вам покажу —

Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий,

Памятью деревни я ль не дорожу?..

Стихи волшебные; однако действительность и для обоих его дедов, и для отца, и для него самого была иной.

Крестьянский труд — не из разряда «я вам покажу»; он из разряда «делаю, как дышу, и ничего иного не знаю», потому что на два дела крестьянина не хватит. Либо ты крестьянин, либо нет; так что положи косу, а то, не ровен час, покалечишься.

В итоге дед Титов — с хроническим катаром желудка и в его-то возрасте! — стал зарабатывать… разгрузкой вагонов с мукой.

Татьяне же, явившейся с внучком Серёжей, — напомним, это было в конце 1901-го — объявил: денег, дочка, не хватает; жить, дочка, не на что; дела для тебя в доме нет. Отправляйся-ка ты, дочка, на заработки.

И погнал родную дочь. Притом Евдокия, жена старшего сына Ивана и, кстати сказать, крёстная мать Сергея, в доме жила, в то время как её муж был отправлен в город на заработки без права на возвращение, пока жив глава семейства.

Такие были порядки. Жизнь проходила в разлуке и в труде.

* * *

В доме Фёдора Андреевича во весь красный угол — десять икон: Божия Матерь Казанская, Тихвинская, Иверская, Неопалимая Купина, Николай-угодник, преподобный Серафим Саровский, венчальные иконы.

В праздники все, и Сергей среди прочих домочадцев, по указу деда вместе молились. Прикажет: «На молитву» — и первый на колени.

Крестился троеперстием.

Ели из общей миски и только дождавшись, пока Фёдор Андреевич пригубит первым.

Он же разрешал выискивать в миске мясо, говоря: «Пора!» До этого приказа — никто не смел.