Есенин. Путь и беспутье

Обратите внимание: должен мне за квартиру еще с лета… В июне 1925-го Есенин на жилплощади невесты и двадцати дней не прожил; в июле неделю провел в Константинове, а 25-го вместе с Соней уехал в Баку, откуда, как уже говорилось, «нерасписанные» молодые вернулись в начале сентября. И тем не менее остался должен хозяйке за квартирование 500 рублей! Выходит, что его опять превратили в оброчного мужика? Широко цитируемые строки из стихотворения «Мой путь» и написаны, и опубликованы до встречи с Толстой, но зафиксированная здесь ситуация – «отчаянное хулиганство» как реакция на «снисходительность дворянства», во многом объясняет появление в графских апартаментах «невозможных типов», которые для О. К. – не что иное, как пьяные и грязные хулиганы. Напомню соответствующие строки: «Россия… Царщина… Тоска… И снисходительность дворянства. Ну что ж! Так принимай, Москва, Отчаянное хулиганство». Написано, подчеркиваю, до встречи с Толстой, однако, по воспоминаниям современников, Есенин уклад в московской квартире внучки Толстого воспринимал как квинтэссенцию «царщины», из которой даже Революция («на земле и на небесах») не выветрила ненавистный ему дух «снисходительности дворянства».

Огромные деньги за временное проживание по адресу Остоженка, Померанцев пер., дом 3, кв. 8, были, видимо, последней каплей, переполнившей «чашу терпения» новоиспеченного жильца. Тянули-требовали все. Не только чужие – члены новой респектабельной семьи и пьяная свита, но и свои: и Катерина, и родители, и дядья деревенские. И Зинка туда же… Танечку, дескать, и танцам учить, и одевать надо. У Мейера, дескать, перед прежней семьей обязательства.

Один с сошкой, семеро с ложкой?! Но собутыльники налетели не сразу, лишь после того, как по Москве разнеслась весть о госиздатовском трехтомнике. Толстые сообразили ситуацию несколькими неделями ранее.

Судя по письмам и телеграммам Есенина Бениславской в интервале от 10 марта 1925 года (день знакомства с Толстой) до начала июня того же года, ни жениться на Софье Андреевне, ни уходить от Галины Артуровны насовсем, забрав рукописи и сестер, С. А. не собирался. Да, 21 марта перед самым отъездом в Баку, заехав за носильными вещами и чемоданом к Бениславской и не застав ту дома, Есенин оставляет ей широко известную записку: «Милая Галя! Вы мне близки как друг. Но я Вас нисколько не люблю как женщину». Однако доехав до Баку, одумавшись, отправляет по тому же адресу совсем другое письмо, в прежнем доверительном тоне: «Дорогая, я далеко от Вас, и убедить Вас мне трудней (пишу, а зубы болят до дьявола…)» И еще, 11 мая 1925 года: «Лежу в больнице. Верней, отдыхаю… Не так страшен черт, как его малютки. Только катар правого легкого».

Толстая если и поминается в их переписке, то между прочим, как бы вместо извинения за нехорошую записку: «Позвоните Толстой, что я ее помню», или «Галя! Дайте Мурану ночлег у Богомильских, у Аксельродов или у В. Иванова… Муран – мой бакинский друг. Угостите его на славу. Вплоть до гармонистов. Позовите Толстую. Он через 7 дней едет обратно. Пишите и шлите все, что есть нового… Я еду Абас-Туман. Целую».

Поездка в Персию, как мы уже знаем, не состоялась. Есенин возвращается в Москву вместе с родственником Петра Чагина и перед отъездом дает телеграмму, естественно, все той же Бениславской. Дескать, встречайте, «справясь» о часе прибытия поезда «Баку – Москва».

Бакинский поезд прибыл в Москву 28 мая, а уже 16 июня С. А. отсылает в Константиново, где у родителей в почти достроенной новой избе гостили сестры, уже известное нам письмо: женюсь, мол, на Толстой и уезжаю с нею в Крым.

Для Есенина пушкинский Крым – земля неизвестная и заманчивая, а вот графинюшку в Крым не заманишь: «коктебелями» сыта по горло. Не сильно прельщает ее и обещание Чагина «наладить» им либо Боржоми, либо Цагвери (то еще захолустье). Ей в качестве свадебного турне заграницу подавай. Чем она хуже Айседоры? Есенин за границу не хочет. Софья Андреевна не сдается и для пользы дела берет бразды правления в свои крепкие толстовские руки. Уже 4 июля Чагин, по ее настоянию, отправляет в соответствующие инстанции одновременно два письма. Первое тов. И. М. Варейкису: «Дружище Иосиф, очень прошу тебя условиться с тов. С. А. Толстой, женой С. Есенина, о его поездке за границу на лечение», второе тов. П. А. Бляхину: «Дорогой Павел Андреевич, прошу устроить поездку С. Есенину за границу на лечение, мы об этом говорили и условились с Иосифом во время моего пребывания в Москве (то есть еще в июне. – А. М .). Переговоры и условия по этому поводу с С. А. Толстой, женой Сергея».

Есенин, в шоке от такой перспективы, удирает в Константиново, а вернувшись, пишет своему тифлисскому приятелю Н. К. Вержбицкому: «Милый друг мой Коля! Все, на что я надеялся, о чем мечтал, идет прахом. Семейная жизнь не клеится, хочу бежать. Куда? На Кавказ!»