Есенин

— Срочно посоветуйтесь с вашими друзьями. Кто там есть? Есенин говорил о какой-то влиятельной Анне Абрамовне.

— Берзинь? — подсказала Галя.

— Кажется. Только Сергея Александровича надо немедленно перевести от нас в Кремлевскую больницу. Там они его не достанут.

— Хорошо, Иосиф Давыдович, я завтра свяжусь с кем надо!

— Нет! — отчаянно зашептал Герштейн. — Сегодня надо. Завтра может быть поздно! У меня дурное предчувствие. Вы бы видели их глаза! Это убийцы! Знаете, я не трус, но у меня дети… — снова повторил он.

— Не бойтесь, профессор, мы не подведем вас. Но как же все-таки быть?! — лихорадочно соображала Галя. — Я боюсь оставить Сергея одного. Ваши сиделки — ненадежная охрана, только не обижайтесь, Иосиф Давыдович!

— Что обижаться? Я сам знаю. Хорошего персонала не хватает…

Галя посмотрела на часы — скоро должны прийти сестра Есенина с мужем.

— Все устроим! Они подежурят, а я свяжусь с нужными людьми. Я ради Сергея на все пойду. Я спасу его. Я все сделаю! Спасибо, профессор, идите к себе! Спасибо вам! — Галя в порыве благодарности обняла Герштейна и поцеловала его в губы.

— Ну знаете, Галя! Так меня уже давно никто не благодарил! — Герштейн нелепой походкой пошел по коридору, потом быстро вернулся и тоже поцеловал ее в губы. — И не возражайте! Вот так, Галя. А вы как думали?!

— Вы что пили, Иосиф Давыдович? — засмеялась Галя.

— Сто граммов чистой соляной кислоты! Я не трус, Галя! И я не боюсь! — И Герштейн решительно зашагал по коридору, декламируя на ходу:

Милая, не бойся, я не груб,
Я не стал развратником вдали
Дай коснуться запылавших губ,
Дай прижаться к девичьей груди…

Бениславская пошла к Есенину, но, завернув за угол, отпрянула назад: из палаты Есенина, озираясь, вышел человек. Галя узнала в нем чекиста, который появился во дворе, когда Есенин дрался с Пастернаком.

Дождавшись, когда чекист скрылся, Галя метнулась в палату. Есенин лежал, свернувшись калачиком и повернувшись лицом к стенке, и спал, положив руку под голову. Пристально оглядев комнату, она вдруг увидела, что графин, который стоял на тумбочке рядом с кроватью и до этого был полон воды, пуст. Но зато стакан, стоящий рядом, был налит до краев и со дна его поднимались пузырьки. Галя подошла к раковине умывальника и провела по ней рукой. Да! Воду из графина только что вылили. Она вернулась к тумбочке, взяла стакан, понюхала содержимое, выплеснула его в раковину, снова понюхала.

— Боже мой! Сережа! Звери! Убийцы! — с ненавистью прошептала она. — За что? За что они тебя? — Глаза ее наполнились слезами. — Ну ничего! Я рядом! Я твоя верная Галя! Я с тобой! — Она достала из-за пазухи миниатюрный браунинг, поставила табурет у спинки кровати, загородив собою спящего Есенина, и села, проверяя патроны.

— Спи, Сереженька, жизнь моя! Они не пройдут мимо меня! Они не пройдут!

В коридоре послышались шаги и голоса.

Галя вскочила, взвела курок и приготовилась к «бою».

— Ну, входите, гады!!!

Дверь распахнулась, и на пороге в изумлении остановилась сестра Есенина Катя и Василий Наседкин.

— Вот те на! — воскликнул он.

Бениславская отвела браунинг и медленно опустилась на табурет:

— Тише, Сережа спит! Тише!

Глава 8 КРЕМЛЕВСКАЯ БОЛЬНИЦА. РАЙХ

Вновь и вновь мысленно возвращаясь в то беспредельное время, Хлысталов не уставал задавать себе вопрос: почему? Почему все-таки большевики не вытащили Есенина из Шереметевской (Склифа) и не уничтожили его, как многих других неугодных им людей?

Более того, Есенин попадает в Кремлевскую больницу. Чудовищное противоречие: с одной стороны, стоило какому-нибудь прохожему на пьяного Есенина указать пальцем, и, не особенно разбираясь, его тащат в милицию, заводят дело, готовятся к суду, с другой стороны, этого скандалиста кладут в главную лечебницу большевистских вождей, охраняемую ОГПУ и той же милицией. Разумеется, попасть туда Есенин мог только с ведома и санкции партийной верхушки — тех, кто большевикам был не нужен и опасен, «вылечивали» во дворе и в подвалах Лубянки. Так, Ганина ОГПУ расстреляло, обвинив его в принадлежности к фашистской организации.

Как же могли уживаться оголтелая травля поэта и трогательная забота о его здоровье? Как бездомный, беззащитный поэт мог оказаться в такой больнице? Ответ, видимо, надо искать в новом витке борьбы за власть.

По хорошей отдельной палате Кремлевской больницы перед Есениным, сидящем на подоконнике, взад-вперед расхаживает Вардин, заведующий отделом печати ЦК ВКП(б).

— Я настойчиво советую вам, Сережа, начать работу над темой революции и ее вождей, — размеренно говорит он с заметным кавказским акцентом. — Но прежде надо ответить на вопрос: с кем вы?!

— Мать моя — Родина, я — большевик, Илларион Виссарионович, — отшутился Есенин, простовато улыбаясь.

— Мы все большевики! — не принял шутки Вардин. — Скажите, кто для вас самая яркая личность, способная, на ваш взгляд, после смерти Ленина встать во главе? Стать большевистским вождем?