Есенин

— По этой лестнице на второй этаж, потом по коридору и вниз в подвал, товарищ полковник, — и вслед добавил: — Можно на лифте.

Хлысталов, не останавливаясь, спросил:

— Архивистка, с голосом таким звонким… забыл, как зовут, не подскажешь?

Сержант добродушно рассмеялся:

— Ленка ее зовут. Простите, Лена Котова. У нее одной такой голос.

— Нравится? — Хлысталов остановился у лифта и нажал кнопку вызова.

— Ленка? — смутился сержант.

— Голос! — засмеялся Хлысталов, садясь в лифт.

Спустившись в архив, Хлысталов открыл дверь и лицом к лицу столкнулся с симпатичной девушкой в очках, с большими наивно-чистыми голубыми глазами и фигурой подростка.

— Ну, здравствуйте, Лена Котова. Я Хлысталов… с Петровки.

Лена, оглядевшись по сторонам, с видом заговорщика прошептала:

— Это я вам звонила. Здравствуйте, Эдуард Александрович.

Хлысталов, также понизив голос, сказал, глядя на бесконечные ряды стеллажей:

— Елена Прекрасная! Командуйте. Я в вашем подчинении.

Услышав такое сравнение, Лена широко улыбнулась и непроизвольно сняла очки. Сильно близорукие глаза выдали ее — беззащитную и бесхитростную, но в то же время чувствовался во взгляде характер, способный на отчаянный поступок.

— Леночка, будьте моей Ариадной в этом лабиринте стеллажей! Помогите в моем розыске. И потом, мы что, так и будем шептаться, как революционеры-подпольщики?

Лена засмеялась, указала пальцем на свое ушко и взглядом показала: вокруг уши! Надела очки и звонко спросила:

— Что вас интересует, товарищ полковник?

Хлысталов подхватил ее официальный тон.

— Мне хотелось узнать, нет ли у вас в архиве каких-либо документов, касающихся Сергея Есенина. Если можно, конечно.

Лена поманила за собой Хлысталова.

— Ну что ж, давайте будем рыться. Может, что и отыщем. Вас какое время интересует? Какие года?

— Да с семнадцатого-восемнадцатого годов, как свершилась революция. Но только не то, что в учебниках, пожалуйста.

— Ой! Я столько знаю. Столько читала тут! Я считаю, вам необходим краткий экскурс в историю, без которого не разобраться в страшной обстановке тех дней и месте Есенина в них.

— Вы любите Есенина? — спросил Хлысталов. — Его поэзию?

— Как его можно не любить? — возбужденно ответила вопросом на вопрос Лена. — Обожаю! Но об этом потом. А сейчас то, чего не было ни в каких учебниках, возможно, и не будет… Хотя кто знает. Все таинственное, секретное должно быть постигнуто, разгадано. Более того, человек не успокаивается до тех пор, пока волнующая его тайна не раскроется ему до конца. Такова природа человека.

— Полностью согласен с вами. Где вы учились?

— Я закончила историко-архивный. — И, смутившись, добавила: — Это начало моей диссертации, которая никогда не будет достоянием гласности. Можно я продолжу, Эдуард Александрович?

— Да, да, Леночка, только нельзя ли мне стульчик? При моем возрасте и росте трудно, знаете ли.

— Конечно, конечно, — спохватилась Леночка, быстро куда-то сбегала и принесла стул. — Вот, садитесь.

— Спасибо. Ну, я слушаю вашу диссертацию.

Лена опять сняла очки и начала восторженно, как на экзамене по истории.

— Седьмого ноября тысяча девятьсот семнадцатого года сравнительно небольшая кучка революционеров, поддержанная из-за рубежа врагами России оружием и деньгами, свергла Временное правительство и захватила власть в стране. Затем разогнали Учредительное собрание. Ленин сказал: «Морали в политике нет, а есть только целесообразность».

Чтобы удержаться у власти, большевики срочно создают карательные органы. Седьмого декабря тысяча девятьсот семнадцатого года Совнарком поспешно узаконивает ВЧК. Председателем, как вы знаете, был назначен Дзержинский.

Хлысталов согласно кивнул.

— Но вы не знаете, Эдуард Александрович, что он страдал эпилепсией и расстройством психики.

Хлысталов непроизвольно приложил палец к губам.

Лена, спохватившись, стала говорить тише.

— Дзержинский набирал в ВЧК уголовников, психопатов, параноиков, откровенных садистов и сексуальных маньяков, большинство из которых коммунистами никогда не были. Все без исключения ответственные должности в этой карательной машине захватили худшие представители своих народов — евреи, латыши, кавказцы… Я опять процитирую Ленина: «Мы Россию отвоевали, должны теперь Россией управлять. Расстреливать, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты… Будьте образцово беспощадны, надо поощрять энергию и массовость террора!»

— Когда это он говорил? — переспросил Хлысталов.

— В феврале восемнадцатого года. Не было губернии, где бы против режима большевиков не выступили рабочие и крестьяне, но эти выступления подавлялись с невиданной жестокостью. Я вижу, вы не верите… Вот строго секретная записка члена Политбюро ВКП (б), — сказала Лена, доставая из одной из папок документ. — Вот, прочтите, это записка Ленина.

Хлысталов взял листок, стал читать: «…чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного руководства удастся по этому поводу расстрелять, тем лучше.

Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать…»