Партия социалистов-революционеров связала террор с массовым революционным движением, но не хотела повторить судьбы «Народной воли». Они решили сделать свой террор совершенно автономным и самостоятельным, чтобы защитить его от провалов. Центральный комитет партии определял только объекты покушения и выделял на него деньги. Всем остальным занимался Григорий Гершуни, который создал боевую группу, которая совсем скоро была названа Боевой организацией партии эсеров. Гершуни был убежденным террористом, умным и хитрым, с железной волей и удивительной способностью воздействовать на окружающих. Его почти гипнотический взгляд и убедительная речь привлекали к нему людей, становившихся его горячими сторонниками, подчинявшимися ему всецело и беспрекословно. Зубатов довольно быстро определил, что созданная партия эсеров, которую он надеялся убить одним ударом, может и сама убить самодержавие. За голову Гершуни была назначена большая денежная награда. Л. Меньщиков, полуохранник и полуреволюционер, служивший под началом Зубатова и в Московском охранном отделении и в Особом отделе Департамента полиции, писал о Гершуни: «Имя этого революционера общеизвестно. Его похороны в Париже собрали десятки тысяч интернационалистов. Правительство начало сводить с ним счеты давно. В конце девяностых годов он находился в руках Зубатова, который тогда уже знал ему цену. Арестованный в Минске, Гершуни был доставлен в Москву «для увещеваний». Целыми днями длились споры двух прирожденных конспираторов. Сколько казенного чая было выпито! В конце концов Зубатов, с присущей ему самоуверенностью вообразил, что он сумел убедить Гершуни в необходимости оставить революционную деятельность и отпустил его на свободу. Гершуни немедленно перешел на нелегальное положение. Вскоре последовали убийства министра внутренних дел Сипягина и губернатора Богдановича, приказавшего стрелять в бастовавших рабочих. Никто из опытных охранников не сомневался, что это дело рук Гершуни, но последний умел носить «шапку-невидимку». Полиция сбивалась с ног, разыскивая его, она им бредила».
Центральный комитет партии эсеров утвердил политические приговоры «особенно одиозным представителям царизма» – министру внутренних дел Сипягину, обер-прокурору Синода Победоносцеву, уфимскому губернатору Богдановичу и харьковскому губернатору Оболенскому. Список столпов самодержавия у социалистов-революционеров был большой и приближать русскую революцию начала грозная Боевая Организация партии.
Соратники и современники Гершуни называли романтиком революции с очень пылкой фантазией, мастером своего дела по организации политических убийств, которые он старался проводить с внешним блеском и красотой исполнения. Все детали покушений Гершуни продумывал досконально и безупречно. Для самого руководителя Боевой Организации не было ничего выше любимого революционного дела и он колоссально влиял на товарищей своим примером, своей верой и непоколебимой волей. Он весь, со всеми своими помыслами служил будущей революции, в любой момент готовый отдать за нее свою жизнь и, конечно, ее отдал. Он мог в течение месяца для организации террористического акта объехать Москву, Саратов, Тамбов, Самару, Петербург, Орел, Екатеринослав, Ростов-на-Дону, Харьков, Чернигов, Киев, Одессу, Кишинев. Его ловили по всей территории охранники, жандармы, полицейские, и даже зная его внешность и примерный маршрут, не могли поймать.
План покушения Сипягина Гершуни разрабатывал со своим очень талантливым помощником Мельниковым. Дмитрий Сипягин, бывший студент Петербургского университета, с 1894 года служил заместителем министра и управляющим министерства внутренних дел. В 1900 году Николай II назначил его министром и он почти инициировал проведение карательных мер против участников рабочего, студенческого и крестьянского движений, быстро стал вдохновителем русификаторской политики на национальных окраинах. Сергей Витте несколько раз говорил Сипягину, что он принимает очень резкие меры по отношению не только к революционерам, но и обычным либералам, которые ни какой пользы монархии не приносят, а только сильно восстанавливают общество против самодержавия, даже его самые умеренные и благонамеренные слои. Сипягин ответил товарищу по Кабинету министров: «Может быть, ты и прав, но иначе поступать я не могу. Наверху находят, что те меры, которые я принимаю, недостаточны, что нужно быть еще более строгим». Говоря там, Сипягин почему-то в отставку не подавал, а петербургским студентам заявил, что если они сделают попытку уличной манифестации, он «потопит Петербург в крови». Эсеры решили убить первым Сипягина.