Эсэсовцы под Прохоровкой. 1-я дивизия СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» в бою

— Осколок. Предплечье и ребра! У тебя есть еще пакеты? — Эрнст перевязывал крепко и быстро. Ватные пакеты еще быстрее пропитывались кровью. Они услышали только первое шипение и разрыв, последовавшие слились в сплошной грохот, забрасывая траншею кучами земли. Они вжались в стену траншеи, слыша только этот нестерпимый постоянный грохот. Блондин закрыл глаза. Пахло сожженной нефтью землей. Его ноги упирались в обугленный труп. «Вонь, огонь, проклятые нервы, жара, ожидание! И это ожидание — хуже всего! Ждать, слушать, ничего не делать, не видеть, только слушать, нюхать и ждать! Беспомощно ждать и надеяться, что не попадет туда, где сидишь!» Он захотел отвлечься и начал лихорадочно вспоминать книги и фильмы об артиллерийских обстрелах времен Первой мировой войны. «Тогда они часто целыми днями сидели в своих укрытиях, ждали и надеялись. Кто-то сходил с ума, кто-то доходил до того, что уже ничего не слышал и не соображал, а другой уже даже мечтал об избавительном прямом попадании». Но его мысли не помогали. При каждом нарастающем свисте он крепко прижимал голову к стене окопа, поднимал выше плечи и сильнее поджимал ноги к туловищу. После каждого разрыва он снова приподнимал голову, расслаблял плечи и ноги. Это было постоянное чередование напряжения и расслабления. Но через некоторое время осталось только напряжение. А огонь продолжался, словно гроза с непрерывными ударами грома, только более пронзительными и душераздирающими. Огонь вдруг усилился еще больше!

Проснулась немецкая артиллерия!

«Наконец-то, — подумал Цыпленок и попробовал подтянуть верхнюю губу к носу, — наконец-то!» Вой реактивных минометов проник в его мозг, и он даже попытался улыбнуться.

Огненный ураган бушевал во всю силу!

Летели комья земли, свистели осколки. Труп сожженного русского и сапоги Блондина почти засыпало. Со стены траншеи осыпалась земля. Покрытый грязью стальной шлем приблизился. Лицо под ним словно припорошено серой пудрой. Такая же грязная рука, и белая сигарета, и хриплый голос:

— Покурить не хочешь?

«Ну и мужик этот Эрнст! Что за нервы! В этом аду он думает о курении! Но он правильно делает. Курение успокаивает. Или это только понимание, что надо что-то делать?» Блондин кашлянул. Губы распухли, язык прилип, нёбо саднит. Снова дождь камней и грязи. Они сидят лицом к лицу, и Эрнст ухмыляется, выпускает дым сквозь зубы. Поднимается рука с флягой, и Блондин снова притягивает верхнюю губу. «Я ведь тоже хочу пить, конечно!» И он снимает свою флягу, тоже поднимает ее, провозглашает: «Прозт!»[13], и оба улыбаются. Когда раздается очередной взрыв, они поворачивают головы и прижимают лица к стене траншеи. Когда душ из грязи прекращается, они снова поворачиваются друг к другу, смотрят друг на друга, отпивают по глотку и пытаются улыбнуться. И ожидание становится уже не таким тяжелым, даже напряженное вслушивание, запах и невозможность что-либо делать.

Под обстрелом

Но они были уже не одни. В траншее прошло движение. Блондин глянул за плечо. Два санитара тащили плащ-палатку, из которой свешивались две ноги в сапогах с высокими голенищами. Должно быть, старший офицер. Стена траншеи перед санитарами взлетела пыльным столбом и обвалилась. Когда пыль немного осела, санитары спокойно двинулись дальше. Они подошли ближе. «Карли! Бог ты мой! Карли…» И он крикнул Эрнсту:

— Эрнст, Карли!

Там, где лежал раненый, был холмик осыпавшейся земли. Они подползли и стали копать саперными лопатками, пока не показался кусок маскировочной куртки, потом — предплечье, плечо, шея, грязь и разорванное мясо. Нижней челюсти не было. Эрнст высыпал полную лопату на кровавое месиво, опять прислонился к стенке окопа и от отчаяния начал втыкать лезвие лопаты в дно окопа. Удар за ударом в одном и том же ритме. Блондин смотрел на него некоторое время, потом положил руку на кулак своего друга и покачал головой.

Санитары забирались на кучу земли. Свисавшие из плащ-палатки сапоги тащились по грязи. Снова раздался взрыв. Шедший позади санитар свалился на колени. Палатка упала в грязь. Второй санитар одним прыжком оказался рядом с упавшим, повернулся, вытянул плащ-палатку вверх и снова опустил ее, взял раненого товарища на закорки и тяжелыми шагами побежал дальше. Еще один взрыв обрушил на них потоки земли. Блондин закрыл глаза: «Черт возьми!..» Санитары, словно тени, исчезли за поворотом траншеи. «Ну и нервы у них, мой дорогой! Боже мой, и зачем? Если бы они немного подождали, может быть, и офицер еще был бы жив, и приятель не был бы ранен. Может быть…»

Огонь понемногу стал стихать. Блондин напряженно прислушивался. Да, огонь стал слабее, по крайней мере русский, потому что немецкие батареи продолжали выбрасывать в небо реактивные снаряды.

— Кого они несли?

Блондин пробежал несколько метров до брошенной плащ-палатки. Глянул под нее и побежал назад. Эрнст прикурил две новые сигареты. Он ничего не спросил. Они сидели, курили и слушали взрывы снарядов, падавших вокруг. Эрнст отряхнул маскировочную куртку и брюки, повесил автомат на шею.

— Кто-то из знакомых, Цыпленок?