Эшафот для любви (СИ)

– Ну, тряпка, как вы изволили ее назвать, – не совсем обычная. Ибо за куст

зацепилась не ветошь, которой пилоты вытирают подтекшее масло или руки, а кусок

пиджака.

– Пиджака?! – охнула женщина.

– Да! – тихо отозвалась трубка. – Это была часть одежды, принадлежащей…

вашему отцу.

– О, боже! – не удержавшись, неожиданно даже для себя самой всхлипнула Ирена.

И, собравшись с силами, уточнила:

– Откровенно говоря, не понимаю, как кусок материи, пусть и принадлежавший

погибшему, может служить настолько серьезной уликой? По сути, ставящий выводы

следствия с ног на голову. Да что там – следствия? Вы же только что утверждали, будто

камня на камне не осталось и от негласных версий.

– Именно так утверждал шеф. А он, поверьте, был не из тех, кто болтает попусту.

Улика, проливающая свет на ЧП, по его словам, была неопровержимой.

– На ткани остались какие-то громко «вопиющие о преступлении» следы?

158

– Нет.

– Тогда что же являлось пресловутой уликой?

– Дело в том, что найденный редактором кусок оказался, как я уже в начале

разговора подчеркнул, не совсем обычным. Не в смысле артикула ткани, ее цвета, степени

изношенности или наличия обличающих следов. Речь шла о месте лоскута в

конфигурации пиджака.

– Честное слово, вы меня совсем запутали!

– Сейчас все встанет на свои места, – успокоил Ирену собеседник. – Трудно

поверить, но за куст зацепился… внутренний карман верхней части мужского костюма.

– И что же? – дрогнувшим голосом переспросила Ирена.

– Оторванный клок сильно обгорел. Как и бумаги, находящиеся внутри. Но

последние пострадали не настолько сильно, чтобы написанного нельзя было прочесть.

– Не томите! Что там оказалось?

– В том-то и дело, госпожа Берц, что я этого не знаю.

– Как? Не может быть! – не хотела верить услышанному Ирена. – Откуда тогда у

вас сведения, только что рассказанные? Разве не из бумаг отца?!

– Из бумаг! Только я их не читал. А вам сообщил исключительно то, что сам

слышал от шефа.

– Ничего не скрывая передали? Все до капельки? – уточнила Ирена.

– А какой, простите, в этом смысл? – парировал заместитель редактора. – Я ведь

вообще мог с вами не разговаривать. Или ограничиться парой-тройкой ничего не

значащих нейтральных фраз. Разве не так?

– Так! – вынуждена была согласиться она. – Извините! Ну, пожалуйста!

– Нам нечего скрывать друг от друга. Вас волнует гибель отца, меня – смерть моего

руководителя и лучшего друга. Не исключено, вместе мы могли бы добиться более

успешных и быстрых результатов в расследовании странных смертей. Кстати, Аль-Хусри

на эту печальную тему написал гениальную фразу: «Смерть – это стрела, пущенная в тебя, а жизнь – то мгновенье, что она до тебя летит».

– Я готова сделать все, что в моих силах! – с жаром заверила Ирена. – Но неужели

вы ровным счетом ничегошеньки не знаете о содержании найденных редактором бумаг?

Хоть слова, хоть полслова? – в ее голосе прозвучали умоляющие нотки.

– Найденный на месте катастрофы документ редактор в полицию не передал. Чем, по сути, поставил себя вне правового поля. Если со стенографической точностью, то на

мой вопрос «А как же закон?», шеф ответил цитатой из Демонакта: «Законы бесполезны

как для хороших людей, так и для дурных. Первые не нуждаются в законах, вторые от них

не становятся лучше». На всякий случай я напомнил ему широко известное изречение

Акутагава Рюноскэ: «Сильный попирает мораль. Слабого мораль ласкает. Тот, кого

мораль преследует, всегда стоит между сильным и слабым». Он парировал, процитировав

Вовенарга: «Нет правил более изменчивых, нежели правила, внушенные совестью». И

своего решения, чему я, собственно, не очень удивился, не изменил. Иными словами, решился на утаивание улики исключительно из неимоверного… к вам уважения.

– Но мы ведь в жизни виделись не больше десяти-пятнадцати минут! – удивленно

произнесла Ирена.

– Это в данном случае ровным счетом ничего не значит! Наш шеф во многих

отношениях оставался оригиналом. К примеру, двуногих по одному ему известным

признакам делил на людей и не людей (не путать с нелюдями!). Ради первых готов был на

все. Вторые для него не существовали. Нет, он им не гадил. Ибо самая страшная угроза с

его стороны звучала так «Я никогда не сделаю тебе ничего плохого, но и хорошего, если

представится случай, – тоже». Чем приглянулись ему вы, сказать не могу. Но то, что

оценку получили самую высокую, – абсолютно точно.

– Пусть покойному земля будет пухом и отверзнутся пред ним райские врата! –

перекрестилась Ирена.

159

– Он как-то сказал, что обнародование письма отца к дочери…

– О чем вы?! Какое письмо к дочери?!

– Простите, я забыл: лежащие в оторванном кармане пиджака бумаги представляли

собой длиннющее письмо к вам. Как охарактеризовал его шеф, покаянное.

– Пока…янное. Вы так изволили выразиться?!

– Именно!

– Что это значит?

– Большего, честное слово, я не знаю. Но редактор был полон решимости оградить

вас от акул пера и людской молвы. Он утверждал, что в данном случае обнародование

истины никому из живых пользы уже не принесет. Именно поэтому принял решение не

давать на страницах «Бако бутембе» материала, который, безусловно, наделал бы немало