Эшафот для любви (СИ)

превосходства подчеркнул Долк. – Не куда-нибудь, в Штаты – в Лас-Вегас.

– Это, конечно, целиком Ваше дело. Как и то, что вы продали бизнез безвременно

ушедшего в мир иной брата. Однако почтить его память, извините, что вмешиваюзь, –

хризтианзкий долг.

– Я господу, как и Клоду, ровным счетом ничего не должен! Так что – пусть не

взыщут.

– Ну, что же, в таком злучае, прощайте и вы! И пузть господь наз раззудит. К злову, новый владелец «Фетиша» увольняет взех до единого прежних зотрудников. Мне-то

ничего – есть пензия. А вот озтальные по вашей милозти озтализь без работы. А кое-кто –

и без кузка хлеба.

– Я не служба социальной помощи, чтобы каждого обеспечивать бесплатной

миской похлебки! Что же касается рекламно-консалтингового бизнеса, то какой смысл

заниматься тем, в чем не разбираешься? Дабы с шумом вылететь в трубу?! Нет уж, увольте, я не настолько глуп. А поэтому с первого дня гибели Клода решил: заниматься

«Фетишем» не стану. Окончательно же укрепился в мудрой мысли, когда после

аудиторской проверки узнал, что оборотных средств у фирмы – кот наплакал.

– Я же вам зитуацию неоднократно объязнял, – в голосе Патиссона прозвучала

обида за фирму, которой он отдал столько лет. – «Фетиш» – везьма узпешное

предприятие. А отзутзтвие каких-либо зерьезных зредзтв на зчету – результат одной-

единзтвенной малопонятной операции покойного хозяина. Более того, зейчаз я вам зкажу

даже то, о чем раньше умолчал: небольшая группа наиболее преданных Клоду людей из

чизла перзонала пришла к выводу, что его шантажировал какой-то мерзавец. Именно на

выплату ему и ушли деньги. Безузловно, это грубое нарушение, но, по взей видимозти, иного выхода у вашего брата не озтавалозь.

– Как же, шантаж! Не смешите.

– И не думал! – обиженно поджал губы Патиссон.

– Вот вам вся правда о непонятном поступке покойного братца! – Долк достал из

кармана пиджака два конверта. Один – совсем тонюсенький, второй – потолще.

Протянул их собеседнику со словами:

– Первое лежало в папке «Важное» в доме у Клода. Там находились и другие

бумаги, но они не представляют ни малейшего интереса ни для вас, ни для меня. Поэтому

я сию макулатуру выбросил. А письмо сохранил. Специально для вас.

Второе, более пространное послание на ту же тему, я обнаружил в ворохе не

разобранной корреспонденции в углу прихожей. Видимо, последние деньки у братца-

акробатца по какой-то причине были чересчур горячими и руки просто не дошли до

чтения почты.

– Назколько я в курзе, озобняк вы уже продали?

– Да. Так что – прощайте! Надеюсь, никогда больше не вернусь в Заир.

Патиссон промолчал. За Долком закрылась дверь. Кряхтя, старик опустился в

кресло. Вытянул из первого конверта лист и начал читать.

«Милый Клод! Ты вправе выбросить письмо после первой же фразы, не читая

дальше. Но все же прошу – не делай этого! То, что мы расстались, – непоправимая ошибка

моей жизни. Прощения не вымаливаю, ибо понимаю, что его не заслуживаю. И, тем не

131

менее, вынуждена обратиться к тебе за поддержкой (какая, однако, наглость с моей

стороны!). Причем не моральной, а материальной.

Поверь, если бы не безвыходность положения, в котором очутилась, я бы никогда

не рискнула отважиться на такой беспрецедентный шаг. Не стану вдаваться в подробности

– это ровным счетом ничего не изменит. Скажу лишь: если ты не выручишь деньгами, я

погибла.

Почему осмеливаюсь обратиться к тебе, тому, кто, пожалуй, должен больше других

меня ненавидеть? По двум простым причинам. Первая заключается в том, что обратиться

больше не к кому. Отец, по сути, на мели. А больше состоятельных родственников или

знакомых, да еще готовых пойти на подобную жертву, нет. И вторая – я доведена до такой

степени отчаяния, что, право, уже ровным счетом ничего не стыжусь.

PS. К тебе скоро явится человек и поинтересуется, готова ли передача для

островитянки? Ты должен ответить. Каким будет решение, я не знаю. Но, как последняя

дура, надеюсь на благоприятный исход задуманной авантюры.

Прощай! Эльдази».

Патиссон бросил прочитанное на стол. Взял второй конверт. Выудил из него целых

три листа. И буквально впился в них глазами.

«Добрый день, милый Клод! Долго думала, писать тебе еще раз или нет. Потом

решилась. Чтобы, так сказать, не чувствовать себя неблагодарной тварью. Миллион тебе

самых искренних и добрых слов за проявленное благородство: я очутилась на свободе.

Правда, относительной. Ибо меня преследуют – муж никак не может смириться со столь

откровенным демаршем. И я вынуждена прятаться. Но это уже – дело десятое.

Села за письмо не только потому, что хотела тебя отблагодарить. Намерена,

наконец, объясниться. Если есть время и желание, выслушай.

Мой отец, скопив кое-какой капитал за время работы в «Пемарзе», начал

собственный бизнес. Однако оказался не очень к нему готовым и вскоре задолжал

крупную сумму одной заирской фирме. В установленный срок вернуть кредит не смог. И

тут оказалось, что контрольный пакет акций контрагента перекупили арабы. Оформить

рассрочку на возвращение денег они отказались. Более того, начали угрожать физической

расправой. Верх цинизма: не только ему, но и членам семьи. Кстати, обо всем этом я