Эшафот в хрустальном дворце: О русских романах В. Набокова

Роман В. Набокова «Король, дама, валет» является своеобразным продолжением опыта, осуществленного в русской литературе Андреем Белым, его четырьмя Симфониями, эпическим повествованием, написанным по принципу музыкального контрапункта. Образцом для романа Набоков также избрал музыкальную модель — танец, вальс — и литературно воспроизвел его композиционную схему и структурную организацию.

В контексте обиходной жизни и в сопоставлении с ней танец представляет действие развлекательное, игровое и искусственное. Движение осуществляется чередованием фигур, набор которых заранее определен, а порядок репетитивен.

Оно подчинено звуковому сигналу, музыкальному сопровождению, которое обусловливает его размер и темп. Как известно, музыка каждого танца имеет свою ритмическую фигуру, которой соответствует фигура танцевальная. Ритмическая зависимость движения от звукового сопровождения, его хореографическая запрограммированность придает танцу характер автоматизма. А неестественность танцевального шага по отношению к ситуации бытовой оценивается как его искусственность.

Между тем соблюдение правил танца выполняется участниками с немалой долей энтузиазма, что объясняется его социальной и психологической развлекательной функцией.

Аналогом танца выступает игра, отсюда правила танца воспринимаются участниками как правила игры.

В парном танце, в частности в вальсе, игровая ситуация возникает уже при образовании пар. Танцевальная пара воспроизводит жизненную модель, соединение партнеров в танце легко прочитывается как игровая имитация любовных пар.

Графика движения в вальсе определена кружением пар «вокруг себя» (см. значение немецкого слова «waltzen» и латинский эквивалент «volvere») и — по кругу. Это двойное кружение и организует структуру танца. Она возникает из кружения внутреннего (головокружения), воспроизводимого хореографически и переживаемого танцорами эмоционально, и кружения внешнего — по общему маршруту вальса. При этом внешнее кружение представляет крайний круг расходящегося кружения внутреннего, центр которого условно расположен в каждом из партнеров, а значит, вальсовые круги определяются его точкой зрения.

Отсюда следует, что головокружение является организующей вальс фигурой. Семантическая характеристика головокружения — exstasis, т. е. качественный переход, скачок. Фигура экстаза в литературе и искусстве разработана в сочинении С. Эйзенштейна «Неравнодушная природа»[72]. Транзитивное свойство головокружения проецируется в структуру романа, превращает ее в структуру экстатическую.

2. Игра как прием

Вальс в истории танца отличается устойчивой популярностью, как, впрочем, и сюжет, выбранный для этого романа Набоковым. Вальс возник в предместье Вены в середине XVII века. Его принято считать танцем немецким и, хотя он был допущен на балы Европы, простонародным. Как пишет Ю. Лотман, вальс в 1820-х годах пользовался репутацией непристойного, излишне вольного танца[73]. В расписании бала — он был вторым танцем. (Ср. у Пушкина в «Евгении Онегине» (V. XLI. 1–14).) Набоковский выбор модели вальса для своего второго романа прочитывается как структурно-историческая аллюзия на текст «Евгения Онегина» и пушкинскую эпоху.

Немецкая и городская природа вальса закреплена в произведении: действие происходит в буржуазной городской среде в Берлине, впрочем, нигде не названном, а только означенном словом «столица», чья национальная принадлежность предлагается к узнаванию по целому ряду признаков[74].

Такое умышленное неназывание имени города можно объяснить нулевым значением точного места действия романа. Однако последовательное перечисление характерных черт Берлина предполагает прием загадывания, камуфлирования смысла, литературную игру, которая в этом произведении является отражением игровой, развлекательной природы танца. Фактически такое приглашение читателя к узнаванию предполагает реализацию условия «работы» метафоры[75].

Прием игры делается одним из главных, моделирующих художественное пространство в «Короле, даме, валете». С его помощью романный мир утверждается на одном уровне как игра в жизнь, а на другом — как игра в роман.

Примеров игры в жизнь в произведении множество: постоянно подчеркивается игра Драйера в жизнь, которая, в сущности, составляет для него забавное развлечение[76], изобретение движущихся манекенов, в подражание Творцу[77], разыгрывание вариантов убийства Драйера в воображении и разговорах Марты и Франца[78], и, наконец, весь мир романа с его персонажами оказывается игрой сумасшедшего старика, возомнившего себя фокусником Менетекелфаресом. «…Он (старик-хозяин. — Н. Б.) отлично знал, что все эти люди — Франц, подруга Франца, шумный господин с собакой и даже его же, фаресова, жена, тихая старушка в наколке (а для посвященных — мужчина, пожилой его сожитель, учитель математики, умерший семь лет тому) — все только игра его воображения, сила внушения, ловкость рук» (с. 218).