Эшафот в хрустальном дворце: О русских романах В. Набокова

Внешний уровень определения странности поведения Мартына связан с непониманием его другими. Подвиг Мартына не подчинен общественной пользе, цели его и готовность к свершению вызревают в сознании героя без всякой соотнесенности с историческим временем и гражданской общепринятой логикой. Так, Дарвин думает о Мартыне: «Тут есть что-то странное. Спокойно сидел в Кембридже, пока была у них гражданская война, а теперь хочет получить пулю в лоб за шпионаж?» (с. 229). Непонимание Дарвина обусловлено и его собственным опытом, отвечающим общей норме: он, «прервав университетское учение, ушел восемнадцати лет на войну…» (с. 71). Мотив смелости/боязни в «Подвиге» прочитывается как перекличка с аналогичным мотивом в «Гамлете». Пересечение Мартыном границы географической отождествляется с пересечением границы экзистенциальной[110]. Ср. у Шекспира в знаменитом монологе Гамлета:

…Who would these fardels bear.
To grunt and sweat under a weary life,
But that the dread of something after death,—
The undiscovered country, from whose bourn
No traveller returns, — puzzles the will…

Привожу в переводе В. Набокова:

…Кто б стал под грузом жизни
кряхтеть, потеть, — но страх, внушенный чем-то
за смертью — неоткрытою страной,
из чьих пределов путник ни один
не возвращался, — смущает волю…[111]

(III. I. 78–82)

В финальных сценах романа несколько раз пропевается сокращенная цитата из «Гамлета», Мартын в последний раз поднимается в свою комнату: «„Прощай, прощай“, — быстро пропела этажерка, увенчанная черной фигуркой футболиста…» (с. 207). В последней сцене с Дарвином: «„Прощай“, — сказал Мартын, но Дарвин промолчал. „Прощай“, — повторил Мартын» (с. 230).

Adieu, adieu, adieu! remember me.

(I. V. 91)

«Прощай, прощай! И помни обо мне» — таковы последние слова Призрака.

Сквозная аллюзия романа на пьесу Шекспира допускает предположение, что в ней оглашена цель подвига героя. Она открывается Гамлету после посвящения в тайну пришельцем из потустороннего мира,

The time is out of joint. О cursed spite
That ever I was born to set it right.

Век расшатался, — и скверней всего,
Что я рожден восстановить его.

(I. V. 189–190)

Выдвигаемая гипотеза опирается на один из важных мотивов «Подвига» — мотив века[112]. В предисловии к «Glory» Набоков счел нужным привести первоначальное название произведения — «Романтический век», «Romantic times»[113].

В «Подвиге», романе биографическом, выдерживается показатель времени исторического. Родители Мартына расстаются «в год, когда убили в Сараеве австрийского герцога…» (с. 14). Весной 1918 года — умирает отец героя (с. 17), весной 1919 года — Мартын с матерью покидают Крым (с. 33), а осенью 1919 года — он поступает в Кембридж (с. 66). Начало учебы совпадает с событиями гражданской войны: осенью 1919-го войска Юденича идут на Петроград. (Соня спрашивает Мартына, «собирается ли он ехать к Юденичу» (с. 60).) Вторая осень Мартына в Кембридже приходится на время врангелевской эвакуации из Крыма. (Мартын узнает от Сони, что муж ее сестры убит в Крыму (с. 103).) В мае 1922 года Мартын заканчивает Кембридж (с. 133). «Лето, осень, зиму» (с. 52) проводит у матери, а в апреле 1923 года приезжает в Берлин (с. 152). Спустя год, в середине мая 1924 года (с. 175), он едет на лето на юг Франции. В сентябре возвращается к матери в Швейцарию (с. 198). Уход его в Зоорландию, таким образом, приходится на осень 1924 года.

Вместе с тем повествование регистрирует несовпадение личной и общественной событийности. Летом 1921 года «Мартын представлял себе в живописной мечте, как возвращается к Соне после боев в Крыму… Но теперь было поздно, бои в Крыму давно кончились…» (с. 117). В романе разрушается всякая логическая зависимость поступка героя от коллективной истории. Дарвин пытается подыскать понятное объяснение нелегального перехода Мартына: «Ты полагаешь, может быть, что швейцарцу после того убийства в женевском кафе не дадут визы?» (с. 229). Речь идет об убийстве советского полпреда В. В. Воровского в кафе в Лозанне (типичный для набоковской поэтики сдвиг при переводе факта в текст). Завуалированный намек — темпоральное свидетельство: убийство произошло 9 мая 1923 года.

Приведенный пример — показатель исторического времени в романе, но одновременно и демонстративной несоотнесенности с ним личного пути героя.