Эшафот забвения

Между седьмым и восьмым этажами я села на холодные каменные ступеньки черного хода и заплакала. Я все еще боялась думать о том, что произошло с Митяем. Почему меня всегда окружает столько смертей или колея, в которую я попала – колея с бабочками над жирной землей и подсохшими цветами, передавленными цветами, – ведет в царство мертвых?..

Меня нужно запереть в клетку, возить по городам и выпускать на арену перед тиграми какого-нибудь Мстислава Запашного и после дуэта эксцентриков-эквилибристов каких-нибудь братьев-близнецов Немировичей: вот женщина, которая притягивает убийства как магнит. Слабонервных просим удалиться…

Вставай, Ева, нужно идти, еще пять этажей.

Перед дверью на двенадцатом этаже я постаралась отдышаться, чтобы не выглядеть совсем уж унизительно. Да, дверь именно эта, я была здесь всего лишь несколько раз (два? три?), но хорошо запомнила ее. Набрав в легкие воздуха, я ждала, пока сердце прекратит выпрыгивать из груди.

Ничего не получится, оно гулко билось о пустую сердечную сумку, оно ничего не хотело знать. Я не стала уговаривать его, я просто подняла руку и позвонила в дверь.

Только бы он был дома. Если его нет – я просто не сдвинусь с места, я просижу несколько лет на балкончике черного хода с панорамой безлико-окраинной Москвы в кармане, а потом состарюсь и умру. Но он открыл еще до того, как я успела состариться и умереть.

Капитан Костик Лапицкий в жалком тренировочном костюме с вытянутыми коленями.

Он совсем не удивился мне. Или сделал вид, что не удивился. Стоило ли столько месяцев ненавидеть его, считать абсолютным злом, чтобы в результате прийти к нему домой и обнаружить эти вытянутые трикотажные колени…

– Привет, – сказал Костя, что-то торопливо прожевывая, – что ж с утра не предупредила, что придешь? Я бы подготовился.

– С утра были другие планы. – Я спрятала руки за спину, чтобы он не увидел перебинтованных пальцев. Я совсем забыла, что мое пальто залито кровью Бадри. Хорошо еще, что добрейший Григорий Петрович отмыл мне лицо водой из пластиковой бутылки.

Лапицкий внимательно рассматривал меня, как птица, склонив голову набок.

– Я вижу. Повздорили с кобельком, кому быть вверху, а кому внизу? Это чья кровь – твоя или его?

– Третьего лица. – Я не хотела, но он все-таки втянул меня в свой цинично-обыденный треп.

– Ты в своем репертуаре, смуглая леди сонетов, как я посмотрю. Занимаешься профессиональной деятельностью и уверенно влияешь на численность человеческой популяции.

– Может быть, впустишь меня?

– Что ты хочешь мне сказать?

– Если это тебя все еще интересует, ото произошло не одно убийство, а два.

* * *

….Я сидела в ободранной и разгильдяйской ванне Лапицкого – разительный контраст с вылизанным домом Митяя. Я сравнивала совершенно невольно – и снова приходила в глубокое отчаяние. Я была почти уверена, что Митяя нет в живых, что больше никто так, как он, не коснется моего тела и не зажжет в нем огонь.

Набирая мне ванну. Костя не пожалел какой-то дешевой польской пены, которая выдавала себя за немецкую, но и ее хватило, чтобы укрыть меня от равнодушно-цепких глаз Лапицкого. Он сидел на полу против меня с чашкой кофе и прихлебывал его маленькими глотками. Рядом со мной же, на скользком краю ванны, стояла початая бутылка водки. Я выпила добрых три четверти и даже не захмелела.

– Может быть, закусь принести? – в который раз спросил Лапицкий. – У меня сало есть.

Я вспомнила свой первый визит к Лапицкому – тогда тоже было сало.

– Не нужно.

– Смотри, а то надерешься.

– Я не пьянею. Ты же сам меня учил.

– Да, я многому тебя учил. А ты хорошо меня отблагодарила.

– Не стоит говорить об этом. Ты был нечестен со мной с самого начала. Неужели ты действительно думал, что тебе удастся слепить из меня законченную суку?

– Самое смешное, что я и сейчас так думаю. Тебе же нравилось делать то, что ты делала, я помню это. Ни у кого из людей, с которыми я работал, не было такой по-настоящему сучьей сути, такого огня в крови. Такого презрения к общепринятой морали. Ведь это была ты, правда?

Неубиенная карта, он прав, то ощущение полноты власти над людьми сводило меня с ума, я помню эту почти животную страсть к вероломной игре, которой я отдавалась целиком. Будь ты проклят. Костя Лапицкий, ты до сих пор не хочешь отступиться.

– Нет. Я не такая. – Он все-таки спровоцировал меня, и я добавила пошлым голосом затрапезной чтицы из затрапезного клуба:

– Я не такая, я жду трамвая, ты любишь толстых, а я худая.

– Ты жива только потому, что я хотел этого. Ты жива только потому, что я тебя прикрыл.

– Напрасно ты меня прикрыл. Я этого не стоила.

– Стоила. Зачем убивать породистое животное, если им можно любоваться в свободное от работы время? А если повезет, то и случить его с кем-нибудь подходящим для улучшения породы.

– Я уже давно не породистое животное. Разве ты не видишь?

– Твои обычные уловки, – уверенно сказал Лапицкий. Неужели он всерьез решил соблазнить меня прошлой жизнью?

– Я пришла к тебе не за этим.

– В этом тоже вся ты. Иметь наглость явиться ко мне после всего, что произошло…