Эшафот забвения

Но сдаться сейчас вот так просто было бы безумием. Митяй мстил мне, мстил за сигареты, за окурки, за протеиновые добавки, за унижения, которым подвергался; за реплики, на которые не мог ответить. Только теперь я поняла это по-настоящему, он мстил единственным способом, которым мог отомстить, – своим безупречным телом.

Его приемы были злыми и ироничными, иногда – оскорбительными; шаг за шагом он повторил недолгую историю наших отношений.

Очередной раз, отлетая к стене, я готова была запросить пощады, но понимала, что это безумие. Он никогда не простит мне слабости, и последнее слово останется за ним. Лучше сжать зубы, которые вполне могут вылететь от одного неосторожного (или осторожного) движения его мощного корпуса, – и дождаться логического конца.

Дождаться того момента, когда он посчитает себя отомщенным.

Но этого конца не было видно – здорово же я успела насолить ему за несколько дней!

– Ну, что же вы, сенсей! – В нем вдруг прорезался юмор. – Преподайте урок ученикам, они этого так ждут.

Черт, я же умела это делать, почему у меня ничего не получается сейчас? Я злилась яа себя, еще несколько минут – и я отползу в сторону и разрыдаюсь…

– Или перенесем тренировку на завтра? – Он решил добить меня окончательно.

Я молчала. Молчать было так же бессмысленно, как и говорить что-то, самое лучшее в моем случае – попытаться сосредоточиться и найти лазейку в его безупречной железобетонной обороне.

– Отчего же, продолжим.

– Слово сенсея закон для ученика. – Господи, сейчас все начнется сначала, он просто ждет, когда я запрошу пощады…

И все снова пошло по кругу: он наскакивал на меня – и я снова оказывалась на ковре. Это выглядело совсем уж неприлично. Я никогда не испытывала к нему ненависти, но теперь возненавидела его.

И тогда мне это удалось. Мне удалось провести тот самый захват, который опрокинул на пол Кравчука. То же самое произошло и с Митяем: это была случайность, он легко вышел из ситуации, но я на мгновение ощутила запах его волос.

Запах его волос, вдруг неожиданно прорезавшийся, потерявший всякую стерильность, – оказывается, волосы у Митяя пахнут, и сам он пахнет; это не дорогой одеколон, и не терпкий пот, а что-то совсем другое…

Теперь он поменял тактику, он уже не бросал меня через голову, он практиковал долгие захваты. Он накрывал меня, и я вдруг поразилась тому, как идеально встраивается в его тело мое собственное, поражаясь тому, как он перестает ломать меня и так же слушает мои руки, как и я – его… Обманные маневры, я знаю эти обманные маневры, стоит ему только ослабить хватку, и я сумею вывернуться и уйти на противоположный конец комнаты. Но тогда исчезнут все запахи – и те, которые я успела почувствовать, и те, которые не успела.

Неужели это так волнует меня? Волнует настолько, что я готова терпеть эти бои без правил сколь угодно долго?

Да, да, да…

В какой-то момент – когда его кожа была особенно близко, – я вдруг вообще перестала сопротивляться, и Митяй легко опрокинул меня на обе лопатки; его тело накрыло мое, и я увидела его лицо совсем близко. Оно вдруг потеряло чистоту и совершенство линий и стало таким восхитительно асимметричным, что у меня упало сердце.

Он играл не по правилам. Он тоже ослабил хватку – теперь легко было вывернуться, провести болевой прием и хоть как-то реабилитировать себя. Но я не сделала этого, я лежала, поверженная, и слушала, как тяжелеет его тело. Митяй осторожно высвободил руку и коснулся моего лица.

Его глаза оказались совсем не голубыми – гамма цветов была гораздо более сложной.

Гораздо более сложной.

Все оказалось сложнее, чем я предполагала.

– Черт возьми, – сказал Митяй прерывающимся голосом, – черт возьми, у тебя молодое лицо. У тебя совсем нет морщин… Ничего не понимаю.

Нужно ответить ему, нужно сказать что-нибудь подходящее случаю, упростить ситуацию, заменить мелодраму более низким жанром.

– Я даже не мог представить, какое у тебя молодое лицо… Я никогда не видел его так близко.

Слишком близко. В опасной близости, я уже и сама забыла, что значит чужое дыхание, остановившееся, замершее в нерешительности у моих таких же замерших губ.

– Почему я этого не видел?..

Нужно приходить в себя, Ева, слишком далеко может зайти это избиение младенцев, слишком податливо его тело, слишком податливо твое собственное.

Если сейчас он поцелует меня – я отвечу.

– Сколько тебе лет? – спросил Митяй.

– Ты же сам сказал, я старая дева. Закончим на сегодня. Ты указал мне мое настоящее место. Ты выиграл.

– Почему же ты не смогла защититься? – Он все еще не выпускал меня. Он даже прикрыл глаза, чтобы не выпустить меня. – Я же видел, там, на студии. Это было элегантно.

– Это была экстремальная ситуация.

– А сейчас – не экстремальная?

– Сейчас нет. – Я едва открыла рот, наполненный кровью.

Этого оказалось достаточно – я легко выскользнула из-под него, и он не препятствовал мне. Несколько минут мы смотрели друг на друга. Сейчас высохнет пот, и все станет на свои места.

– Н-да, – я попыталась взять себя в руки, – отличный урок.

– Ты думаешь?

– Это очевидно. Иногда полезно ставить людей на место.