Мягко загудели лампы дневного света. Дмитрий сдвинул в сторону тумбочку, освободил угол и поднял оказавшуюся неприколоченной половицу.
Вот и тайник семьи Филипповых. Я, признаться, ожидала чего-то более оригинального.
Однако, сунув руку под пол и повозившись там, Дмитрий с усилием вытянул наверх стальную, блестящую створку.
Понятно. Подземный сейф. Денежкам этих людей пожар не страшен. Не все так просто, как кажется поначалу.
Моим глазам предстал солидный пластмассовый кейс с номерным замком.
Проделав все манипуляции в обратном порядке, мы вернулись к Вере, успевшей в наше отсутствие убрать со стола. На него Дмитрий и водрузил слегка запотевший с мороза «кошелек».
— Я не стала вас ни в чем убеждать в машине, — обратилась Вера ко мне, набирая на замках шифр и поднимая крышку, — просто взяла и подчинилась, рассудив, что будет лучше, если вы сами увидите все своими глазами. Тут нет и половины необходимой суммы. И больше денег у меня нет!
Действительно, содержимое «кошелька» сильно разочаровало взгляд. Жиденькое было содержимое. Едва увидев кейс, я представила его себе на этом же столе, с откинутой крышкой, но наполненным аккуратными банковскими пачками вровень с краями.
И это касса ювелира? Ой, что-то я сомневаюсь! Даже если компаньонские деньги из квартиры ушли на сторону, а я имела основания подозревать, что часть из них могла осесть у Веры, этого было мало.
Ощущение было достаточно сильным для того, чтобы постараться срочно взять себя в руки, что я и сделала не без усилия.
— Так что плакала моя дача, Димочка!
Вера заметно пыталась торжествовать надо мной, я ей это позволила. Пропал интерес к их обществу, захотелось одиночества. Чуть ли не воочию встал передо мной Паша Ява в расстегнутой на груди рубашке и с расстановкой, с интонациями Скарабея проговорил: «Осталось шесть дней, Ведьма!»
Нечего время терять! Не деньгами, так информацией к размышлению я здесь, наблюдая, слушая и спрашивая, загрузилась достаточно, подумать есть над чем. Пора и честь знать!
Вера ехать со мной отказалась, и это меня не огорчило. Изъявила желание остаться, помочь братцу убраться, хотя, по-моему, салон моей «девятки» нуждался в уборке больше, чем эта дачка.
Посоветовав им на прощание все же не рисковать и забрать деньги с собой, я, отказавшись от провожаний играющего в джентльмена Дмитрия, подалась восвояси.
В выстывшем салоне машины, приложив затылок к подголовнику, в темноте и тишине я в полной мере оценила степень своей усталости от прошедшего дня. От всех сегодняшних людей, с их рассказами, подначками, угрозами, амбициями, интересами, возмущениями и хитростями. Расслабилась и провела пять минут в умственной и телесной неподвижности. Передохнула — перевела дух на следующий уровень своих энергоресурсов.
С трудом развернув машину на узкой дорожке и заставив ее как следует рявкнуть двигателем, покатила прочь.
У домика сторожа пришлось остановиться. Ефимыч, как дожидался, стоял на крылечке под фонариком в обрезанных безразмерных валенках, овчинной безрукавке и размахивал руками.
— Вы с Филипповыми дружите? — крикнул через забор, не дожидаясь, пока я выйду из машины. — Или их родственница?
— Ни то, ни это, — ответила я, слегка удивленная, — мы с ними знакомы.
— Я вас очень прошу, как человек человека, подберите по дороге Гену. Он недалеко ушел, не мог далеко уйти.
Ефимыч прижимал руку к груди и помогал каждой фразе легким наклоном головы. Получалось трогательно. И неожиданность просьбы не так обескураживала.
— Проявите человечность, он слабый, и ноги больные, да этот бугай, Дмитрий, угостил его оплеухой — обидел старика ни за что. Подбросьте до города, а?
— Гена ваш в телогрейке, небритый? — поняла я наконец, о ком речь.
— Он самый! — обрадовался Ефимыч. — Вы не беспокойтесь, чехлы он вам одеждой не измажет, чистоплотный старик, хоть и бомж.
— Он у Филипповых на даче квартирует?
— Работал он у них, было дело. Ефимыч общался с готовностью просящего.
— Потом его Володя сменил. Володя-то помощник покрепче, больше успевал. А сейчас и Володю не вижу что-то. Может, и его вытурили. Филипповы народ беспокойный, особенно Димка. Последнее время то и дело ездит, и все с бабами!
— Погодите! — останавливаю его. — Последнее время, это когда?
Ефимыч ответил, но уже с меньшим энтузиазмом:
— Ну, на Новый год хозяин тут был, потом Димка наезжал раза четыре, а дней с десяток тому человека они поселили на неделю, наверное. Я все высматривал его — любопытно было, нет, в лицо не увидел ни разу.
— А Володя когда бывать перестал?
— Прямо перед этим человеком. Я еще подумал, что они ему место освободили. Только не работал он, все в доме сидел. Снег и то расчистить не мог. Должно, и этого наладили.
— Когда?
— Я ж говорил — три дня прошло. А сегодня Димка нагрянул. С утра у них дым из трубы.
— А Гена?
— Перед вами незадолго. Он сначала ко мне зашел, я его чаем напоил, поговорили. Горе у Гены — умер у него друг. Кто такой, спрашиваю. Да, мол, ты его не знаешь.
Ефимыч выкладывал мне все без разбору, хотя и имени моего не знал. Тоскует, видно, здесь по собеседникам.