Еще один круг на карусели

Многочисленные слушатели рассказывали, что это их вылечило. Одно было плохо: выступая по радио, Джонни Меццанотте неизменно провозглашал: «Я — Господь»; это задело церковь, и она объявила ему войну. Потом глава филиппинской церкви, известнейший манильский кардинал Син, пригласил Джонни Меццанотте к завтраку, поблагодарил за то добро, которое он делает людям, и попросил впредь воздержаться от этой излюбленной фразы. Джонни Меццанотте так и сделал, и программа его продолжала выходить в эфир с большим успехом. Но со временем и он вышел из моды.

Как считал падре Булатао, сейчас осталось два типа целителей, популярных у широкой публики: те, кто занимается психической хирургией, — они по большей части ориентируются на иностранцев, способствуют развитию туризма и поэтому пользуются поддержкой правительства; и традиционные целители, которые не прибегают к театральным эффектам «операций», а обращаются к духам.

Многие из традиционных принадлежат к группе «Новые мистики». Они сами бедны и живут среди бедняков, не берут денег за лечение, но принимают небольшие подношения, которые можно положить в коробку у входа в их скромное жилище. Эти целители обычно лечат людей, входя в транс — состояние, которое в филиппинской культуре всегда рассматривалось как божественный дар, способ проникнуть сквозь завесу, отделяющую нас от иного мира.

Падре Булатао рассказал о четырехлетнем мальчике, страдавшем от аллергического ринита. Мать, сама врач, перепробовав все средства аллопатической медицины, отвела его к женщине-«мистику». Та, войдя в транс, взяла каламанси, маленький местный фрукт, нечто среднее между лимоном и мандарином, и, непрерывно молясь, выдавила весь сок мальчику в нос. После двух таких сеансов ребенок выздоровел.

Мать рассказала историю своим коллегам-врачам, и один из них попробовал лечить подобным способом своих пациентов. Результат был ужасен: воспаления, раздражение слизистой носа кислым соком. Тогда врач отправился к целительнице и спросил, что же он сделал не так. «Ты забыл про молитвы», — ответила она.

— В медицине существует некий психологический аспект, о котором мы сегодня ничего не знаем. В этих условиях медицина — слишком серьезная вещь, чтобы ее можно было отдать на откуп врачам, — со смехом сказал он.

Он был убежден, что будущие поколения сочтут примитивным и варварским нынешний подход к болезни и больному. Он полагал, что в грядущем тысячелетии человечество будет занимать не столько изучение физической реальности, которая до сих пор была в центре внимания нашей науки, сколько проникновение в ту сферу, которую он, падре Булатао, называл «субъективной реальностью», то есть в наше сознание.

Часы пролетели незаметно, и, когда я сказал, что меня никогда не гипнотизировали и очень хотелось бы это испытать с его помощью, он принялся готовиться к сеансу. Но тут мы заметили, что смотрители уже закрывают комнаты, и пришлось поторопиться, чтобы нас не заперли на всю ночь.

Медленно я проводил его до машины, которая ждала, чтобы отвезти его домой. Жаль, что мое желание быть загипнотизированным — и не кем-нибудь, а иезуитом! — так и не исполнилось.

Пунктуально, ровно в пять утра, Фрэнки ждал меня у гостиницы в машине; за рулем сидел его внук. Манила еще была окутана мрачным, влажным серым смогом. Светофоры были выключены, нищие спали прямо на газонах бульвара Рочас под своими промокшими от росы одеялами, прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Мы, не останавливаясь, поехали к набережной, где полосу моря перечеркивали силуэты стройных пальм.

Фрэнки был красноречив. Мы были с ним знакомы уже четверть века, когда я, впервые приехав в Манилу, явился в его книжный магазин под названием «Солидарность» за советом и помощью. Фрэнки Сионил Хосе, самый известный англоязычный филиппинский писатель, находившийся в открытой оппозиции к режиму Маркоса, был старше меня на шестнадцать лет, и я позволил ему себя «усыновить». С тех пор на Филиппинах не происходило ни одного важного события, ни одного провалившегося государственного переворота или неудачной революции, за которыми мы не следили бы вместе и я бы не руководствовался его мнением. Сейчас, разочаровавшиеся в политике, мы знали, что решение человеческих проблем не в ней, и подводили итоги нашим былым надеждам, прибегая к вечной присказке всех стариков: «А помнишь?»