Турки лодки прошляпили и опомнились, только когда первая лодка была накрепко принайтовлена к борту одного из их кораблей и казак, зажегши фитиль, уже нырнул в воду. На корабле поднялся шум, гам, впрочем, больше недоуменный, чем испуганный. Поскольку никто не понимал, какую опасность может представлять одинокая и пустая рыбацкая лодка, притулившаяся у борта корабля. Все прояснилось через несколько минут, когда она взорвалась, моментом подпалив корабль. В этот момент те казаки, кто еще не добрался до кораблей, начали выкидывать из своих лодок все лишнее и подбирать своих плывущих товарищей, ибо приблизиться к всполошившимся туркам теперь более не было возможности. А для стрельцов, сидящих в стругах, этот взрыв послужил сигналом к началу обстрела. Струги быстро подошли на два десятка шагов к берегу и жахнули по всполошившемуся турецкому лагерю из пищалей и установленных в струги малых пушек… Во время этого ночного рейда турки потеряли двенадцать больших и около десятка малых кораблей, ну и еще какое-то количество народа. Точное число потерь мне установить так и не удалось. А главное — теперь османы не рисковали оставлять корабли близко к устью реки и своему лагерю, а на ночь оттягивали их еще мористее, что изрядно затрудняло и усложняло процесс погрузки-выгрузки и вообще использование флота.
Следующий штурм турки предприняли только пятнадцатого июля. На этот раз им не удалось ворваться ни на один бастион, да и сам штурм был заметно более вялым и закончился на час раньше, чем предыдущий. Боевой дух османов явно упал… На этот раз их потери, скорее всего, были едва ли не вполовину меньше, чем при первом. Но и гарнизон Азова потерял максимум около семи сотен человек. Между тем ежедневная бомбардировка турецкого лагеря крепостной артиллерией также заставляла турок регулярно нести потери, в то время как усовершенствованная в Голландии система trace italienne обеспечивала наилучшую защиту гарнизона от артиллерийского огня, чем любые другие крепостные сооружения прошлого. Так что гарнизон Азова от огня османов практически не страдал. С продуктами и водой также все было нормально. Поэтому мало-помалу чаша весов под Азовом начала клониться в нашу сторону. И потому я послал Скопина-Шуйского с большей частью поместного войска под Темрюк с задачей хорошенько прижать эрзерумского бейлербея, а потом вернуться и продолжить потеху здесь. Сам же с башкирами и пешим войском двинулся к Очакову. Там только конным войском особенно развернуться было нельзя. У румелийского бейлербея были буджакцы и едисанцы.
К Очакову мы подошли в середине августа, поскольку от устья Днепра идти пришлось водой, а от устья Южного Буга еще и только ночами. Слава богу, запорожцы еще осенью спрятали большую часть своих стругов в днепровских плавнях, поскольку было понятно, что, если или, вернее, когда к Очакову подойдут османы, струги пожгут. Так что с транспортом проблем не было. Четыре тысячи моих стрельцов и тысяча, которую составили пушкари с расчетами и подносчиками ядер и иными помощниками, погрузились на струги и двинулись в сторону Очакова.
Когда я, оставив войско в зарослях камышей верст за шесть от Очакова, на одиноком струге подобрался к городу на разведку, то невольно покачал головой. Было видно, что город еще держится, но, похоже, из последних сил. Большинство внешних, новопостроенных укреплений было разрушено. В городе пылали пожары. А со стороны турецких батарей доносилась почти непрерывная канонада.