Еще один шанс...

Но дядька уже совал дворовому грамотку. Тот, брезгливо кривя губы, скосил взгляд на грамотку, потом поднял взгляд на Тимоху.

— Этот, что ли? Этот — пусть проходит. А сам — ступай. Тут тебе не постоялый двор…

Дядька Козьма униженно закивал головой и торопливо подбежал к Тимохе. Скинув с седла мешок с его рухлядью, он помог мальчику спрыгнуть с лошади и, на мгновение замерев, тихо произнес:

— Ну вот и все, Тимофей Дмитрич, довез я тебя куда было велено.

Тимоха несколько мгновений смотрел на дядьку внезапно повлажневшими глазами, а затем рывком даже не бросился, а влип в его могучую грудь, обхватив его обеими руками. Тот замер, потом шмыгнул носом и сказал таким… напряженным голосом:

— Ну будет, будет… чай, не навек прощаемся. Свидимся еще… А ты… ты вот что… ты учись справно… старайся… чтобы батюшка, с небес на тебя глядючи, радовался…

Через двор Тимофей шел, все время оглядываясь. Но когда он добрался до указанного дворовым крыльца, дядьки Козьмы за воротами уже не было. Тимофей вздохнул, утер предательскую влагу с глаз и двинулся вверх по ступеням.

— Значится, «отрок Тимофей, сын Дмитрия, из дворян рязанских», — пробурчал себе под нос важный дьяк, приняв от Тимохи грамотку, и поставил в длинном списке, что лежал от него по левую руку, жирный крест. После чего повернулся и с силой стукнул в бревенчатую стену.

За стеной что-то стукнуло, брякнуло, и в следующее мгновение в приоткрытую дверь просунулась чья-то заспанная рожа.

— Ты, Паньша, проводи-ка отрока Тимофея к остальным школьным отрокам.

— Слушаюсь, Дамиан Никитич, — отозвалась рожа, и Тимофей двинулся за дворовым холопом в новую жизнь…

Школьные отроки обретались в дальних клетях. И было их, на взгляд Тимохи, едва ли не сотня, а то и поболее. Когда Паньша, толкнув дверь, вошел в большую горницу и, окинув взглядом помещение, кинул мешок с рухлядью Тимохи на свободную лавку, взоры всех присутствующих тут мальчишек обратились на вошедшего. И стоило Паньше выйти за дверь, как Тимоху окружили несколько человек.

— Откуда будешь, новик?

Тимофей слегка набычился. Столько народу и так близко — это было непривычно.

— Из рязанских я…

— А-а, так ты Аникея земляк будешь? Эй, Аникей, тут рязанский приехал!

К Тимофею тут же подскочил парнишка, где-то на полголовы ниже, чем он. Но такой шустрый, что, казалось, и минуты не способен усидеть на месте.

— Ты, что ли, рязанский? Ну давай здоровкаться. Меня Аникеем зовут…

Учение началось с литургии. Затем школьных отроков осмотрели лекари, потом писари проверили, как кто знает буквицы и цифирь, и разделили по десяткам, постаравшись свести их в десятки так, чтобы в одном десятке буквицы и цифирь все знали приблизительно равно. И Тимофей, державший в голове свою неудачу перед тем дьяком, испытал немалое облегчение, когда узнал, что из всей сотни с небольшим отроков лучше чем он грамотой владеют всего-то человек пятнадцать. А большинство и вовсе буквиц не знали. Затем их собрали в большой горнице и велели чинно рассесться на лавках. А потом отворилась дверь, и в горницу вступил сам боярин. Тимофей уставился на него во все глаза. Боярин был важным и грузным, в огромной роскошной меховой шубе, в высокой горлатной шапке, с пальцами, унизанными перстнями. А и то, это же каким знатным и важным надо быть, чтобы этакое богатое поместье иметь. Да еще не где-нибудь, а на самой Москве… Он так пялился на боярина, что даже не заметил, как следом за боярином в горницу вошел еще один паренек, чуть постарше Тимофея, одетый хоть и заметно побогаче, чем остальные пацаны, но тоже не слишком броско. Меж тем боярин проследовал к длинному столу, стоявшему у окна, перед рядами лавок, на которых сидели школьные отроки, и, поворотясь к этому пареньку, внезапно… отвесил ему поясной поклон.

— Вот, царевич, как твой батюшка повелел, собрал я тебе сотоварищей на учебу.

И Тимофей мысленно ахнул. Так вот он, значит, какой, царевич…