Еще один шпион

Разувалов прихватил свою рюмку и прошел к окну. За ним уже не было ничего интересного. «Линза» рассосалась, разбилась волнами, корабли обеспечения взяли курс на базу, ракетный крейсер тоже ушел по своему маршруту. А здесь, в обзорной рубке, градус общения поднимался, собравшиеся разбились на группы, тостуют каждый для узкого круга, а кто-то и вовсе сам для себя.

– ...Да к черту вашу отставку, говорит, что я с ней делать стану?! Мне, говорит, проще вас вот тут, в кабинете прямо...

Гендиректор «Точмаша» в центре группки «технарей» – похоже, травит что-то об одном из предыдущих неудачных запусков «Молнии». В среде ракетчиков о Царькове ходит дурная слава. В начале 2000-х полностью обновил КБ, посадил туда своих людей, и с тех пор «Точмаш» самостоятельно не довел до серии ни одного проекта, всё о помощи просят... Раньше его, гада, за саботаж бы расстреляли, а теперь ничего, все нормальненько...

Следующая группа – секретарь Комитета обороны, вице-премьер, замминистра обороны, а вокруг – начальник пресс-службы полигона ужом увивается. Тот еще фрукт. В 90-х он совсем в других компаниях пивал: интенданты, завхозы, коммерсанты всех мастей... Акционерное общество «Щит и меч», в котором он состоял директором по связям с общественностью, составами продавало обмундирование и продовольствие с армейских складов. Там половина Главного продовольственного управления МО была замазана, так что когда взяли их за жопу в 95-м, кому-то дали два года условно, остальные отделались выговорами и временным понижением в должностях. Некрасивая история. Однако, как говорили раньше – политически благонадежен, в порочащих связях не замечен. Хотя какие сейчас порочащие связи? Не шпион – и ладно! Н-да...

– Вот теперь можно сказать – полетела! А вы, капитан, торопили события! – раздался над ухом зычный голос. – Накликивали...

Разувалов повернулся. Семаго, заместитель директора «Циклона», похоже, успел хорошо принять на грудь.

– А что я накликивал? – поинтересовался Разувалов.

– Ну, это! Когда раньше времени говоришь – гоп! Ну!

Семаго напрягся, поморщил лоб, огляделся кругом и неожиданно сменил тему:

– Вот странно... Все пьют, закусывают, все друг друга поздравляют... Какие-то штатские, какие-то бабы крашеные! Какое они отношение имеют к пуску? И что они здесь делают? Кто их сюда пустил? Где режим секретности? Если надо налить, то можно в другом месте – хоть в поселке вашем, в бане, хоть в Москве, там тоже бани есть...

Разувалов кивнул. Раньше к секретам допускались люди особой породы. И не в расписках дело – они сами по себе другими были! И жизнь другую вели. Скромную, замкнутую, обособленную. В закрытых городках жили, в спецсанаториях отдыхали, общались в своей среде, лишнего не спрашивали и не болтали. К иностранцам на пушечный выстрел не подходили, да и вообще посторонних избегали... Шутили даже, что их на специальных кладбищах хоронили, среди таких же «допущенных»... Короче – этакие секретные советские черви в коконах из оберегающих инструкций и режимных мер! А теперь – какой кокон? Какой секретоноситель из этой самой Ирины Валерьевны, с ее судимым братцем, с вечеринками в иностранных посольствах да выездами за кордон за счет принимающей стороны? Да никакой! Тогда что она тут делает? Но этот вопрос не входит в компетенцию особиста далекого полигона.

– Согласен с вами, Сергей Михайлович. Полностью согласен. Только время сейчас другое. Демократия, толерантность, открытость. Раньше за шпионаж расстреливали, а сейчас выговор объявляют...

– Да знаю я про шпионаж, не понаслышке знаю! Вот все пьют, а вы нет – водой маскируетесь, значит, и сейчас службу несете, сторожите нас, да?..

Семаго громко прокашлялся.

– А вот давайте за вас и выпьем! За службу безопасности! Я работу вашу знаю, общаться пришлось очень плотно... Считаю, очень, очень полезная служба!

В рюмку Разувалова ткнулся бокал, до краев наполненный водкой. Семаго выпил залпом, схватил не глядя какой-то бутерброд с тележки.

– Вы же в курсе, наверное, моей истории? – нервно спросил, не успев толком прожевать.

Разувалов только слегка прикрыл веки.

– Конечно. Я же полигоны обслуживаю. «Дичковская тройка».

– «Тройка»! – Семаго покачнулся. – От тройки единица осталась. Я и есть та самая единица!

Глаза у него красноватые, припухшие, как у больного пса. Нет, не пса – собачонки. Заглядывает в лицо хозяину, надеясь вымолить прощение за давешнюю лужу в гостиной... Не свою, кстати, лужу, чужую. Разувалов часто встречал такие взгляды – не только у майоров, но и у полковников и даже у одного генерала. Было дело...

Капитан взглянул внимательно.

– Отчего же единица? Двоечка! Полковник-то, шпион разжалованный, живой – живехонький. Это раньше бы его на тот свет без пересадки...

– Скучаете по тем временам? – развязно спросил Семаго и презрительно улыбнулся. Заискивающая собачонка исчезла. Перед капитаном стоял коммерческий директор крупного объединения, хорошо знающий себе цену.