Еще один шпион

Мигунов сперва как-то вяло реагировал на эту галиматью, а потом вдруг что-то с ним сделалось. Прорвало. Начхал он на инструктаж, на карцер, на все начхал. Стал рассказывать, как подтасовывали улики во время следствия, как судья все покрывал внаглую, как адвокат молчал, как потом спецом посадили в одну камеру с маньяком-убийцей, которого подговорили придушить его во сне, чтобы, значит, концы в воду и дело закрыть. И вот он уже много ночей не спит, чтобы Блинов к нему не подкрался, а силы на исходе, долго он так не выдержит и надо что-то срочно предпринимать... У Блинова, который все это слушал, ясное дело, тут же истерика, он так и рванул бы Мигунова зубами за глотку, если бы дежурные надзиратели и фсиновцы московские не вмешались.

А Любчик просто в восторг пришел. Диктофоном своим размахивал, как кастетом, обещал все это так не оставить.

И еще долго потом успокоиться не мог, все по территории метался, будто искал что-то. Сопровождающие думали, ему туалет нужен. Проводили в туалет, а он выскочил оттуда и дальше мечется, в блокноте записи какие-то делает, рисует что-то, чертит. Это, говорит, проверяю соблюдение санитарных норм по застройке и площади в расчете на одного заключенного...

Короче, все восемь часов, пока они не сели обратно в свой Ми-26 и не улетели, вся колония ходуном ходила. Да и после брожение продолжалось – как-никак увидели заключенные людей с воли, которые этим вечером могут пропустить стаканчик на сон грядущий, подремать перед телевизором, да еще бабы эти – шутка ли сказать! Бабы им здорово головы взбаламутили. И жопами своими, и словами. Забрезжило у них впереди что-то такое, свет появился – а вдруг и вправду дела пересмотрят? Шумно стало в колонии, неспокойно, короче, началось «мутилово». А тут и до бунта недалеко...

Проклиная на чем свет стоит правозащитников, полковник Савичев поднял весь личный состав, пошли гулять дубинки по общему отряду: заткнуться! на пол! пять суток карцера! десять суток! Автоматчики на вышках получили дополнительный боекомплект, молчат, дышат в приклады, держат общий отряд и основной корпус на мушках...

И никому невдомек, что невидимый дирижер уже отрезал взмахом палочки эту часть пьесы: сыграно, благодарю. Затихает, скользит вниз опасное крещендо, замолкает под ударами и угрозами обслуга, выстраиваются покорно на плацу, зажмуривается от слепящих лучей прожекторов, насквозь прожигающих их лица и фигуры. Тише, тише. Вот так... Тишина... Переходим ко второй цифре.

* * *

«Архипелаг Сибирь-2010. Затерянные судьбы новой эпохи». Пресс-конференция, посвященная итогам поездки международной группы правозащитников по исправительным учреждениям Восточной Сибири, состоялась в одном из залов «Крокус Сити Холла».

– Для многих людей Сибирь является символом тюрьмы. Символом неправедного возмездия. Символом ада. Ада своеобразного. В обычный ад попадают грешники. В Сибирь часто ссылались лучшие умы России. Так было двести и триста лет назад. Так, мы считаем, обстоят дела и сегодня. Как и раньше, Сибирь остается своего рода диким краем, островом, отрезанным от нас дальними расстояниями и плохими дорогами. Климатом, тайгой, болотами. Именно поэтому нигде, кроме Сибири, вы не найдете такого количества исправительных учреждений особого и строгого режимов, где содержатся особо опасные, по мнению системы, преступники. Что такое колония, затерянная в тайге, откуда до ближайшего населенного пункта можно добраться только по воздуху?.. Не удивляйтесь тому, что я скажу, господа. Все-таки на подошвах моих ботинок еще не высохла грязь Заозерска и Средне-Колымска... Так вот, типичное сибирское ИК начала двадцать первого века представляет собой изолированное сообщество, подобное крохотным островным общинам Океании и Полинезии эпохи географических открытий. Тирания. Деспотизм. Культ грубой силы. Животные инстинкты. Темные страсти. И как-то помимо воли в голове сразу начинают звучать слова известной песенки: ну почему аборигены съели Кука?

Известный правозащитник Станислав Любчинский, открывавший пресс-конференцию, сделал секундную паузу и улыбнулся.