Еще один Валентинов день

Рафферти не отпускал. Тысячи эмоций отражались на обычно невозмутимом лице, а затем он замер в своей угрожающей привлекательной манере.

– Я старался, – пробормотал он больше себе, чем ей: и виновато, и дерзко, и умоляюще. – Черт возьми, я старался.

Потом подхватил Хелен на руки.

Но прокурорша воспротивилась и отчаянно забарахталась в крепких объятьях.

– Я передумала, – заявила она. – Не так уж сильно я тебя хочу, в конце концов.

– Правда? – сухо поинтересовался он, поцеловал уголки рта, пропутешествовал губами по линии подбородка и скул и прильнул к бешено пульсирующей жилке у основания шеи. – Помнится, кто-то говорил о любви.

– Что, черт возьми, я знаю о любви? – горько отреклась Хелен.

– Положись на меня.

Хелен внезапно затихла. Рафферти опустил ее на пол, и она нерешительно ухватилась за его галстук. На этот раз, старательно избегая пристального взгляда, развязала узел более ловко, хотя пальцы дрожали. Принялась расстегивать перламутровые пуговицы белой рубашки, очень медленно, одну за другой, пока не достигла пояса брюк. Затем наклонилась и провела губами по загорелой коже, поросшей жесткими волосками.

Рафферти шумно втянул воздух, и на миг Хелен испугалась, не слишком ли смело себя ведет. Но он ласково обхватил ее голову, и она, словно смакуя лакомство, стала рисовать языком крошечные узоры на плоском животе, вцепившись в тонкий кожаный ремень.

Джеймс отвел ее руки и каким-то образом уложил на диван, сумев мимоходом поцеловать. Толкнул на подушки, встал на колени, все еще полностью одетый, и дотронулся до упругой груди. Впервые Хелен касались столь интимно, твердые пальцы поглаживали напрягшиеся соски, страсть накатывала волнами, заставляя бедра выгибаться, лишая разума. За пальцами последовал рот, пьянящий и голодный, вобрал в себя нежные вершинки, и она еле слышно застонала от восторга.

Они так и не включили лампы, февральский день по-прежнему оставался серым и мрачным, но здесь, на старом диване, царили тепло и свет.

Рафферти потянул трусики по длинным ногам, оставляя чулки. Хелен ждала, что Джеймс снимет и свою одежду, но вместо этого он лег рядом, притягивая ее к себе. Она скользнула ладонями в расстегнутую рубашку, упиваясь жаром и силой мускулистого тела. Рафферти снова поцеловал ее, дерзко лаская языком, пируя и возбуждая. Хелен тонула в запутанном клубке ощущений, в сладости манящих губ, соски вжимались в жесткий торс. Больше ничего не хотелось в этой жизни – только губ Джеймса, только его рук…

Она невольно дернулась от испуга, когда он погладил ее между ног, и непроизвольно сжалась. На мгновение замерла, сомневаясь, что готова, но ненасытный возлюбленный продолжал мягко и умело уговаривать и отвлекать.

– Раздвинь ножки, Хелен, – попросил искуситель, целуя скулы. – Ну же, милая, не стесняйся. Раздвинь. Ничего не получится, пока у тебя стиснуты колени.

Легкая насмешка в голосе не очень-то понравилась Хелен.

Но разве можно устоять? Когда его рот соблазняет, когда руки пленяют и завораживают… Хелен раскрылась, совсем чуть-чуть, длинными пальцами Рафферти добрался до заветного местечка и проник во внутренний жар с такой интуитивной чуткостью, что она невольно всхлипнула.

– Вот это моя девочка, – прошептал Джеймс ей на ухо, покусывая мочку. – Просто расслабься, и все будет хорошо. Обещаю, больно не будет.

Остатки здравомыслия напомнили, что в первый раз всегда бывает больно. Но Хелен поверила и положилась на Рафферти, утопая в ловких и настойчивых ласках, выгибая бедра под опытной рукой, ожидая сама не зная чего – боли, страсти, смерти. Дерзким языком Джеймс ворвался глубоко в рот, бесстыдными пальцами – так же глубоко внутрь, давя, поглаживая, толкая, пока она внезапно не рассыпалась на куски, все тело напряглось, волна за волной в темноте накатывал фейерверк из звезд.

Хелен заплакала, стоило Джеймсу отстраниться. Она чувствовала себя полной дурой, но слезы текли ручьем, пришлось уткнуться лицом в сильное плечо, в белую рубашку, которую он так и не снял. Рафферти обхватил ее затылок, что-то нашептывая напряженным голосом, поглаживая хрупкую спину.

Она ощущала бешеный стук его сердца и дрожь, сотрясающую мощное тело, блестящее от испарины. Хотелось посмотреть на него, снова поцеловать, спросить, что будет дальше, но она не решалась. Кроме того, в крепких объятьях было слишком хорошо – Джеймс лелеял, успокаивал, утешал. Из них двоих только он знал, что надо делать. Поэтому можно довериться ему. Растаять в безопасности сильных рук и не сомневаться, что он позаботится обо всем. Расслабиться, отдохнуть…

* * *

Прошло много времени, прежде чем Рафферти посмел отдалиться от заснувшей красавицы. Лежать рядом с размякшим, обессиленным, восхитительным обнаженным телом, тяжело привалившимся к боку, – это своего рода преисподняя. Если этот бесконечный безумный цикл когда-нибудь закончится, если рай и ад существуют, то бояться нечего – он уже побывал в геенне огненной. Вкусил самое чудесное. И испытал самое мучительное.