Создавал свои шедевры Квентин всегда натощак, и только по завершении литературного творчества, в десять, а то и в одиннадцать часов следовал плотный завтрак. К тому времени я была на ногах и приносила свежую корреспонденцию, информировала о телефонных звонках (в кабинете, дабы не спугивать вдохновение, аппарата не было), докладывала о визитах, если они имели место.
После завтрака шеф отправлялся на прогулку, после чего заворачивал в библиотеку или в один из музеев, где подолгу изучал книги или экспонаты, в то время как в мозгу у него варился очередной роман.
Обед бывал поздним, около пяти, после чего мой шеф с отвращением и брезгливостью приступал к светским обязанностям – принимал репортеров, желавших взять интервью, посещал какой-либо прием или встречался с приехавшими в Лос-Анджелес издателями.
Раз в неделю, всегда по пятницам, он отправлялся в оперу, и я сопровождала шефа (у него имелась отдельная ложа). Его страстью был Моцарт, которого он считал гениальнейшим из композиторов, в чем я была с ним полностью согласна. Его любимым творением уроженца Зальцбурга был мрачноватый «Дон Жуан». Любил он и Верди (хотя не так сильно, как Вольфганга Амадея), в особенности «Риголетто». Я часто замечала слезы на глазах моего шефа, когда злобный Герцог измывался над беззащитной дочерью Риголетто, и видела его сияющие глаза, когда Риголетто мстил коронованному монстру.
Но мои обязанности заключались не только в регулярном посещении оперы, как можно подумать. На моих плечах лежали все внешние контакты шефа с десятком издательств, организация его встреч, согласование всяческих мероприятий, добыча необходимых книг или сведений по тому или иному предмету (будь то египтология, высшая математика или флора Южной Америки).
Без меня, и я поняла это достаточно быстро, шеф был беспомощен, как младенец, ведь сам он все время витал в литературных облаках, мало заботясь о реальности. Невзирая на то что иногда приходилось проводить на ногах по восемнадцать часов (под вечер я только и могла, что бревном упасть в постель), работа доставляла истинное удовольствие. Миссис Ли и я были первыми читателями отрывков нового произведения шефа, и наши замечания и советы зачастую находили отражение в окончательной версии.
После моего появления в доме Квентина Мориарти у его героя, слепого профессора философии Сократа Каваналли, возникла молодая юркая помощница Айрин, в которой я сразу же узнала свою собственную персону. Она была глазами и ушами Сократа, его ищейкой, верной нянькой и критичной слушательницей. При этом, дабы не разочаровать читателей и в особенности читательниц, отношения между Сократом и Айрин были сугубо деловыми, и ничто не окрашивало их в эротические тона. Того требовали издатели, считавшие, что герой только в том случае может стать всенародно любимым, если он совершенно один и не связан узами Гименея. Да и правила классического детектива, которых придерживался мой шеф, не дозволяли детективу влюбляться. Разве что в прелестную даму, которая на последних страницах романа оказывалась мерзкой убийцей и заслуженно отправлялась на электрический стул.
Как и в случае с Шерлоком Холмсом (согласно прихоти своего создателя сыщик поселился на Бейкер-стрит, в доме 221-бис, которого в годы написания первых рассказов не было и в помине, и туда приходили сотни и тысячи писем не только от почитателей творчества, но и от людей, оказавшихся в сложной жизненной ситуации и просивших совета у «дорогого мистера Холмса», полагая, что он – реальный человек, а не плод фантазии автора), на адрес моего шефа поступало немало корреспонденции для «достопочтенного профессора Каваналли». И чем стремительнее росла слава Квентина Мориарти, тем больше писем приходило в его лос-анджелесский особняк.
Скоро большую часть времени я занималась именно тем, что сортировала письма, отделяя зерна от плевел, то есть крики о помощи от восторженных посланий так называемых фанатичных почитателей. Знаю, что многие писатели не удосуживаются отвечать на подобные послания, или в лучшем случае посылают в ответ свою фотографию с автографом, размноженным типографическим способом. Но не таков был мой шеф. Он трепетно относился к несправедливости и не раз заявлял мне:
– Ирина, я не понаслышке знаю, что в мире много страждущих, для которых мой герой – последняя надежда. И именно в наших силах, чтобы, как в романах, зло было изобличено и понесло наказание, а добро восторжествовало. Запомни это!
Большая часть страждущих просила денег, обрисовывая свое трудное материальное положение. Прежде чем передать такие письма шефу, я тщательно их проверяла и сообщала о них Квентину, только когда была уверена, что их авторы не мошенники.
Гонорары мистера Мориарти были астрономическими, но и тратил он на благотворительность очень много. Причем предпочитал не выписывать чек для некой организации, чью деятельность проверить было сложно, а поддерживать материально конкретных людей.