Еще одна из рода Болейн (Другая Болейн)

За мной послали королевскую барку — доставить в Хэмптон-Корт. Уильям, младенец, кормилица и я, важные, в придворных одеждах, поднялись на борт в Ли. Лошади прибудут позднее. Торжественность мгновения слегка подпортил мой муж, который до последней минуты громко давал наставления мужу Меган, остающемуся на хозяйстве.

— Уверена, он не забудет про стрижку овец, — терпеливо проговорила я, когда Уильям прекратил наконец свешиваться через перила и орать во всю глотку, как последний матрос. — Уж он наверняка заметит, когда шерсть слишком отрастет.

— Прости, — хмыкнул муж. — Опозорил тебя навек?

— Ну, поскольку ты теперь родственник самому королю, придется тебе поучиться хорошим манерам, а то ведешь себя как пьяный фермер в базарный день.

— Нижайше прошу прощения, леди Стаффорд. — Ни малейшего раскаяния в голосе. — Клянусь, доберемся до Хэмптон-Корта — буду вести себя идеально. Где прикажете мне спать, например? Думаете, чердак с сеном над конюшнями подойдет моей скромной особе?

— Сдается мне, лучше снять небольшой дом в городке. Тогда я смогу приходить каждый день и проводить там время.

— Лучше бы ты приходила туда каждую ночь, — сказал муж, особенно выделив последнее слово. — А не то придется отправиться во дворец и вытащить тебя оттуда. Ты моя жена, законная жена. Так и веди себя подобающим образом.

Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Бесполезно объяснять моему прямодушному муженьку, что в моем первом — придворном — браке я нечасто спала в мужниной постели и никто тому не удивлялся.

— Какая разница, дорогая, — он как будто угадал мои мысли, — что ты делала в первом браке. Теперь ты замужем за мной, а мне нужно, чтобы моя жена была в моей постели.

Я громко рассмеялась, прижалась к нему.

— По мне, только там бы и оставалась, — пришлось признаться. — Где еще мне так хорошо?

Королевская барка быстро, словно лошадь, скачущая галопом, скользит вверх по течению, гребцы ритмично, в такт барабанному бою, ударяют веслами о воду. Мы проплываем знакомые места, высокую белую башню, раскрытые как большая черная пасть ворота на реке у лондонского Тауэра. Густая тень моста — преддверье нескончаемых величественных дворцов и садов по берегам, шум, гам и сутолока главного речного пути большого города. Лодчонки, паромы, рыбачьи суденышки то и дело пересекают реку, тяжеловесный конный паром в Ламбете медлит, уступая нам дорогу. Уильям показывает мне серых речных цапель с неуклюжими гнездами на деревьях у самого берега. Над водой темной молнией проносится баклан, стремительно ныряет за добычей.

Многие провожают глазами несущуюся по воде королевскую барку, но улыбок что-то не видно. Я вспоминаю, как каталась по реке с королевой Екатериной, как мужчины сдергивали шапки, женщины приседали, дети посылали воздушные поцелуи. Им всем тогда казалось — король мудр и силен, королева — прекрасна и добра, все будет хорошо. Но Анна и болейновское честолюбие разбили единство страны, обнажили зияющую пустоту. Теперь подданные знают — король такой же, как и все, не лучше мэра маленького, ничтожного городка, которому только и нужно, что украшать свое гнездышко, а королева, его жена, — женщина, полная страстей, желаний, честолюбия, жадности.

Может, Анна и Генрих считали — народ их простит. Нет, они ошиблись, народ никогда не прощает. Пусть Екатерина томится в заключении в холодных болотах Хантингдоншира, но о ней не забыли. Время идет, а крещения нового наследника престола не предвидится — значит, ее ссылке нет никакого оправдания.

Я положила голову на такое надежное плечо мужа, задремала. Проснулась от плача нашей малютки, посмотрела — кормилица прижимает девочку к груди, сейчас будет кормить. Мои собственные, туго перетянутые груди заныли. Уильям обнял меня еще сильнее, поцеловал в макушку.

— О ней хорошо заботятся. — Какой же у него ласковый голос. — Никто ее у тебя не отнимает.

Я кивнула. Я могу приказать, чтобы ее принесли ко мне — днем и ночью. Она мое дитя — совсем не так, как те, другие. Не стоит объяснять мужу, как заныло мое сердце о тех двух, потерянных, когда я впервые взглянула в ее голубенькие глазки. Она не заменит их, один ее вид напоминает, что у меня трое детей. Этот тепленький сверточек в моих объятьях, а те двое где-то там, в холодном мире. И я даже не знаю, где мой сыночек преклоняет голову на ночь.

До пристани у Хэмптон-Корта мы добрались уже в сумерках, прошли огромные чугунные ворота. Барабанщик сильнее забил в барабан, мы увидели, на пристани все готово, можно пристать. Пропели фанфары — в честь королевского штандарта, и мы сошли с барки. Теперь мы — я и Уильям — снова при дворе.

Собственно говоря, Уильям, младенец и кормилица отправились по боковой дорожке в городок, предоставив мне идти во дворец одной. Перед расставанием муж легонько сжал мне руку.

— Не бойся, — сказал с улыбкой. — Помни, это она в тебе нуждается. Смотри не продавайся задешево.

Я кивнула, запахнула плащ, и вот я уже шагаю ко дворцу.