Еще одна сказка барда Бидля

- Не спал он, Герми, - продолжаю я. - Просто для парня это обидно (откуда я все это знаю? Меня вот никогда девушки не обламывали. А теперь вряд ли уже и смогут…). - Он же думает, что если вы целуетесь и обнимаетесь, то неизбежно окажетесь… вместе (слово «в постели» я милосердно опускаю. Я теперь вообще за милосердие к ближнему…). Парни мыслят по-другому, он не понимает, что тебе, возможно, нужно время.

Вот откуда это у меня? Почему я понимаю и его, и ее? И мне так жалко их обоих, но я должен оставаться над схваткой. Герми смотрит на меня несколько удивленно.

- Гарри, ты так говоришь, будто ты не семнадцатилетний парень, а, - и тут она, наконец, улыбается, - а моя пятидесятилетняя тетушка или маггловский психолог преклонного возраста. Ты что, сам не парень?

- Нет, Герми, - я улыбаюсь, очень горько на самом деле, но она этого сейчас не замечает, - я гребанный герой гребанного магического мира! Летаю по ночам над крышами, вершу правосудие! Не сердись на него, он просто дурак!

- Понимаешь, вроде как он и виноват, но я чувствую себя так ужасно, - она нервно встряхивает головой. - Все было так здорово, я просто летала, не видела ничего вокруг себя, а сейчас… я как будто чувствую себя грязной…

Это вот слово так меня поражает, что я даже открываю рот от удивления. Почему она чувствует себя грязной, если ее парень просто распустил руки, а она ему врезала? А я, как я себя должен чувствовать? И тут я понимаю, что вот я-то никакой грязи на себе не ощущаю. Ни капли! Как такое возможно? Я должен в этом немедленно разобраться. Я же чувствовал себя использованным, раздавленным, да, пусть это звучит очень выспренно, но да, я чувствовал себя оскверненным практически с того момента, когда Снейп еще только рассказал мне о ритуале. Про потом я даже молчу - и когда он отвязывал меня, и когда нес меня наверх, и когда я смотрел на розовеющую от моей крови воду в ванной, и когда стоял перед ним в одних пижамных брюках. Меня спасало только то, что в определенный момент я решил, что когда мне, наконец, будет позволено умереть, я обязательно это сделаю. Но потом… Потом, когда я плакал, вырывался из его рук, даже, кажется, пытался…, о черт, я точно пытался укусить его! Вот потом ощущение этой несмываемой грязи, ну, как еще сказать, вот, скверны (!) стало меня покидать. И когда он целовал меня в уголки глаз, и укладывал рядом с собой, гладил мои волосы, вся эта гадость как-то покинула меня. Но что мне сделать, чтобы моя единственная подруга, тихо плачущая сейчас, сидя на моей кровати, не ощущала этой скверны на своем теле, а, главное, где-то гораздо глубже, в душе, наверное, я не знаю.

- Герми, - говорю я, - не надо так. Ну, взгляни ты на это по-другому. Рон влюблен в тебя я уже не знаю, сколько лет. Вы же постоянно вместе, а тут еще и эти три месяца в палатке, где мы спим чуть ли не вповалку, а теперь еще и этот дом. И ты все время рядом. И он видит, что он тоже нравится тебе. Вы держитесь за руки, переглядываетесь постоянно, обнимаетесь, целуетесь, наконец…

- Это все было так заметно? - она смотрит на меня удивленно.

- Ну, разумеется! Я даже старался не мешаться у вас под ногами, весь этот дом вдоль и поперек исходил (да, кроме одного проклятого места!), вы в гостиную - я в библиотеку, вы в библиотеку - я на улицу, - я даже улыбаюсь. Какие же наивные все-таки эти влюбленные люди!

- Мы тебя смущали?

Ну вот, она уже говорит «мы» о себе и Роне, значит, не все так плохо.

- Не очень, Герми, но я же не дурак! Вы так классно смотритесь вместе. Да вы оба просто сияете, глядя друг на друга или просто сидя рядом.

- Знаешь, мне тоже казалось, что это так. Но Рон… он все разрушил.

- Герми, - не сдаюсь я, - пойми, для парня люблю и хочу - синонимы. И он думает, что для тебя тоже. Мы же, ослы, не понимаем, что девчонки иначе устроены. Ну, не сердись ты на него так. Не шарахайся от него. Дай ему шанс хотя бы извиниться. Если вы любите друг друга, так глупо расставаться из-за такой…

- Ты хочешь сказать, из-за ерунды? - она пытается обидеться.

Нет, моя дорогая Герми, я знаю, что это не ерунда. И в то же время это такая мелочь… Обидная, неприятная, но… если люди дороги друг другу, они должны это понять и пережить. Я говорю ей об этом, на этот раз осторожнее подбирая слова.

- Гарри, - она слушает меня внимательно и теперь глядит немного веселее, - вот откуда это у тебя?

- Что?

- Мудрость вселенская, вот что! Чем вы тут со Снейпом вчера занимались?

О, Герми, чем мы только не занимались! Я же ей этого не скажу? И потом, какая тут мудрость? Я просто люблю их обоих - и ее, и Рона. О чем ей и сообщаю. Я не хочу, чтоб они сидели по углам и дулись друг на друга.

Блейки появляется перед нами совершенно беззвучно - очередное зелье, очередной бульон. Смотрит на нас обоих подозрительно, а пока я пью зелье, провожает взглядом каждый сделанный мной глоток.

- Блейки, - прошу я, - ты не мог бы принести сюда обед и для Гермионы? Мне одному есть скучно и совсем не хочется.