Еще одна сказка барда Бидля

И дальше он говорит мне что-то о жалости к себе, которой я упиваюсь, о моей незрелости, о том, что не надо ввязываться в решение задач, которые мне, сопляку, не под силу. О том, что никакой трагедии со мной не случилось. Что есть понятие долга… Но я его не слышу. У меня в ушах будто нарастает глухой рокот, и вместо его слов я слышу голос мамы. Там, на том моем дне рожденья. И вижу ее за столом в саду, в кремовом платье с оборками. И уже ложатся вечерние тени, и пахнет созревающими яблоками. И скатерть с ажурными краями. Мама встает, поднимает бокал с искрящимся шампанским и говорит: «Ты будешь самым-самым счастливым, Гарри, любимый, обещаю!» И отец, и Сириус, и я, и дядя Ремус поднимаем бокалы, мы чокаемся. Да, мама, я самый счастливый, а жить тебе осталось всего ничего. Я люблю тебя, хоть ты и не выполняешь обещаний…

Сейчас я знаю, что моя душа полна не ненависти. Она полна слезами. Их так много, что они вот-вот перельются через край. Вот они уже переполнили сердце, вот еще чуть-чуть и… А Снейп, видя, что со мной явно что-то не так, протягивает мне стакан с какой-то дрянью, наверное, это успокоительное, смешно, разве зелье может растворить то количество слез, которые у меня в душе. И я выбиваю стакан из его рук. Снейпу все это, видимо, надоело - он просто замахивается, чтобы влепить мне пощечину. Я сжимаюсь, зажмуриваюсь, но не чувствую боли - его ладонь останавливается в нескольких сантиметрах от моего лица. Я смотрю на него, не могу не смотреть и понимаю, что слезы, пришедшие из моего сердца, наконец, достигли глаз. И Снейп сейчас увидит, как я заплачу. Я подношу ладонь к губам и ощущаю, как они дрожат, пытаюсь зажать себе рот, но ничего не выходит. Я смотрю прямо в темные глаза Снейпа, в которых нет сейчас ни осуждения, ни сочувствия, но я ничего не могу сделать - слезы, приходя откуда-то изнутри, переполняют мои глаза, бегут по щекам, по подбородку, и, чтобы не всхлипывать, я пытаюсь зажать рот ладонью. И так стою перед ним, рыдая и глядя ему в глаза, которых я уже не могу различить.

Он делает шаг ко мне и резко обнимает меня, прижимая к груди, я пробую вырваться, но он не отпускает, просто держит крепко-крепко. И я рыдаю уже в голос, возя сопливым носом и мокрыми губами по его футболке, чувствуя его ладони на спине и затылке. Мне кажется, это длится долго-долго, он не отпускает меня, пока я совсем не выбиваюсь из сил. И когда я понимаю, что напряжение покинуло меня вместе со слезами, хотя они все еще продолжают литься, он подхватывает меня на руки и укладывает на кровать. Смотрит на меня серьезно-серьезно, берет мое лицо в ладони и осторожно целует в уголки заплаканных глаз и в мокрые виски, собирая мои слезы. Я замираю - мне кажется, ничего более целомудренного, чем эти его легкие поцелуи в мире просто быть не может. После того, что он только что со мной сделал… Потом он все же поит меня успокоительным - я не сопротивляюсь - ложится рядом, укладывает мою голову себе на грудь и опять обнимает. Медленно, словно запутываясь, гладит меня по волосам и шепчет мне в макушку:

- Все будет хорошо, малыш, ты молодец. Ты справился. Все позади, все прошло.

Наверное, он говорит не только это, но и еще какие-то незначащие вещи, в которые мне очень хочется верить, потому что я постепенно успокаиваюсь, не переставая хлюпать носом. Я немного пугаюсь, только когда его правая рука соскальзывает мне на спину и спускается на поясницу и еще ниже, останавливаясь в районе крестца.

- Не надо, - испуганно говорю я и опять пытаюсь вырваться.

- Не бойся, - я не вижу его лица, потому что все еще лежу у него на груди, носом закопавшись в его футболку, мокрую от моих слез, но по голосу понимаю, что он улыбается, - я тебе ничего не сделаю. Ты чувствуешь тепло?

Я действительно чувствую тепло, исходящее от его руки, сначала оно просто согревает мне кожу, потом будто проникает внутрь, обволакивает, успокаивает. И я расслабляюсь, и уже в полусне даже кладу руку ему на грудь. Засыпая, я чувствую тепло его ладони на своем теле, и то, как он гладит меня по голове, а потом высвобождает руку и осторожно закуривает, стараясь меня не потревожить.

- Спи, малыш, все пройдет, - тихо говорит он.

Я вдыхаю аромат его сигарет, вздыхаю, как наревевшийся усталый ребенок, и сплю.

* * *

Визитеры.

За моим окном идет дождь. Он то усиливается, и тогда ветер бросает его в стекло большими пригоршнями, то ослабевает, мерно барабаня по подоконнику, а я лежу и смотрю на это водное действо, разворачивающееся перед моими глазами и не могу отвести взгляд. Наверное, уже давно. Я не знаю. Я специально переложил подушки, чтобы смотреть на дождь.