Еще раз о немецких деньгах

Еще одну деталь хотелось бы выяснить. Из письма Вашей сестры неясно, кто такой дядя Жени "Богров", у которого они жили. К этому Богрову приходил В. М., следовательно это был человек близкий к партии с.-р. По-видимому, не активный член партии, а сочувствующий, у которого с.-ры бывали. Нельзя ли узнать у Вашей сестры, кто они такие были, находятся ли еще в живых и где? В России?

Неясно также из письма Вашей сестры, когда это было и где это было -- в Москве или в Петербурге? С одной стороны, она говорит, что до прихода большевиков к власти Чернов еще приходил к Богровым, -- следовательно, это должно было быть в Петрограде. Но затем она говорит о том, что Чернову необходимо было удрать, а это уже было весной 1918 года в Москве. Нельзя ли распутать это противоречие?

Во-вторых, в одном месте она пишет, что Женя был болен и потому "все приходили к нему". Кто эти "все"? Т. е., по-видимому, товарищи по партии с.-р. Приходил ли Чернов к нему, если это было в Петербурге и в какой именно период. Или она с Черновым встретилась впервые в Москве в 1918 году, когда большевики были уже у власти?

Еще одна деталь, которая очень важна для выяснения взаимоотношений между Черновым и Цивиным. Когда Черновы приходили к Богровым, был ли в их обществе и Цивин или последний оставался в своей комнате, м. б. лежал больной и в другие комнаты к гостям не выходил.

Вы сами понимаете, почему я Вам ставлю эти мелкие вопросы. Мы имеем еще непроверенное показание первой жены Чернова, с которой он тогда еще жил и которая подтвердила, что она встречала Цивина в Женеве, но что В. М. ей потом, уже в России говорил, чтобы она не встречалась с Цивиным, потому что против него есть нехорошие подозрения. Если это заявление подтвердится, -- с ней мы еще не говорили, -- то тогда возникает вопрос, каким же образом Чернов не то ходил к нему ("все к нему приходили"), не то дружески запросто встречался с ним у Богрова.

К сожалению, очень мало шансов на то, чтобы получить исчерпывающие сведения на этот счет. Однако я хотел бы обратить Ваше внимание на те сведения, которые имеются о Цивине в опубликованных новых книгах об отношениях между немцами и русскими революционерами. В них довольно много места посвящается Цивину: он единственный человек, о котором точно известно, что он брал деньги и сколько он их брал, что делал, куда ездил и т. д. О других группах и партиях или их мнимых и подлинных представителях -- никаких указаний во всей опубликованной литературе нет.

Он с 1915 (примерно мая-июня) стал работать с австрийцами, посещал в Австрии лагеря военнопленных, вывозил оттуда людей, печатал прокламации и т. д. Судя по всем данным, он проработал у них одиннадцать месяцев и получил за это время 140.000 франков. (Представитель Австрии назвал это "скромной цифрой".) Но затем австрийскому генеральному штабу показалось, что Цивин делает русскую революцию слишком медленно, и они его уволили. Но один из его австрийских друзей рекомендовал его немцам, и в августе 1916 г. он перешел на службу к германцам, которые назначили ему жалованье 25.000 фр. в месяц. Но в том самом разговоре, который он имел с представителями германского посольства в Берне, он, рассказывая о своих связях с Бобровым, упоминает, что с Черновым он не говорил, потому что Чернов, по его словам, был здесь (в Женеве) до мая 1916 года, но потом уехал в Россию, и с тех пор он от него не имеет сведений.

Как Вам известно, Чернов никогда до 1917 г. не ездил в Россию, и это явно все было Цивиным вымышлено. Но все же любопытно, что он в разговоре с немцами постарался выгородить Чернова, очевидно, боясь проверки со стороны более дотошных и недоверчивых немцев, которые могли бы его уличить во лжи. А между тем, в том разговоре в июне или в июле 1916 г. (очевидно, до своего увольнения с австрийской службы и перехода на германскую службу) назвал именно Чернова, как того человека, который "в курсе дела". Может быть, он назвал Вам Чернова, потому что действительно сам верил слухам, что Чернов уехал в Россию и потому мог свободно злоупотреблять его именем, не боясь немедленной проверки.

Конечно, совершенно необъяснимо, почему Бобров, первый заподозривший Цивина, не сообщил Чернову, своему ближайшему сотруднику по журналу "Жизнь", выходившему тогда в Женеве, о своих подозрениях и не предостерег его от общения с Цивиным. Мыслимо, что тогда подозрения против него шли не по политической линии, а, так сказать, по моральной. Ведь и его собственная жена заподозрила его в том, что на находится на содержании у богатой старухи. Если тогда у участников разбирательства создалась именно эта теория о происхождении его денег, то тогда понятно, почему они не стали докапываться дальше, и просто порвали с ним сношения, уже не по соображениям политическим, а нравственным.