Ещё раз про Красного Воробья

Если мой собеседник и был удивлён, всё-таки не каждый день наверно такие посетители, с такими необычными просьбами, то по его виду этого нельзя было понять.

– Боюсь, что ничем вам не смогу помочь. Боюсь, что бывшего владельца уже нет… нет в живых, – уточнил он, чуточку разведя руками.

Несколько ошарашенный – а ведь такой оборот дела вполне можно было предвидеть – я отправился восвояси. Ну конечно, наследники распродают вещи умершего старика или старухи, ненужный им хлам. А разве обязательно этот некто был так уж стар?

Чьи руки держали вот это, листали эти страницы, кто уносился в мысленную над-реальность, узрев что-то между строк… а вернее открыв неожиданно это что-то в себе – этого я уже никогда не узнаю. Не суждено. Про этого человека я буду явственно помнить только одно – его отсутствие, его смерть. Смерть… Она умножилась несколькократно в зеркалах прошедшего и явила себя в настоящем. Писатель, изображающий гибель своего героя, сам уже упокоившийся… его неизвестный благодарный читатель, также присоединившийся к нему… я… Да, только смерть продолжается вечно и вербует себе всё новых и новых адептов, не ожидая от них ни поклонения, ни любви, ни страха – просто бесстрастно принимая всех в своё лоно. В своё обесцвеченное и обездвиженное «никогда». Никогда будет идти снег. Никогда взметнутся в тёмное, в россыпи звёзд, небо мосты. Всё будет в цветах, всё сбудется никогда… Сцена будет пуста и чисто выметена. На ней останется один-единственный актёр. Он же и зритель.

Снаружи ликовал, остывая, день. Солнце завалилось за крыши домов. Я положил книгу на угол невысокой оградки, идущей вдоль газона, и ушёл не оборачиваясь. Боясь нарушить тишину. Боясь, что обернувшись увижу на том месте чудовищно прекрасное существо огненного цвета, пернатое. И тогда тонкая грань разума пошатнётся, перестанет отделять явь от вымысла, от сна.

Её огненный цвет

День – это слишком долго. Он как целая жизнь предстоит пред тобой, с такими же неожиданными поворотами. Вот вроде настроился железно. И тут вдруг или дёрнется ветка дерева, или на близлежащей стройке что-то застучит, или сквозь мелькающие кадры телевизора выстроится вдруг какой-то светящийся тоннель в бесконечность, или кто-то что-то скажет, – и всё, вся решимость пропала. По неизвестной причине, не поддающейся рациональному истолкованию… Хочется схватить телефон и написать ей смс или позвонить. Но нельзя. Это табу.

Нельзя. Надо быть мужчиной. Ведь тебе хорошо так за сорок уже!.. Ты по-прежнему видишь сны и по-прежнему веришь, что однажды в морозном вьюжном великолепии мечта твоя обернётся прекрасной розовощёкой феей, протянет к тебе руку смеясь… И фонари заискрятся бенгальскими огнями. Что несколько слов, сказанных чьим-то гортанным голосом по-древнеарамейски, превратят пустыню твоей души в цветущий сад.

Но что ей твои мечты, что ей твои «бредовые фантазии»?..

Один из последних разговоров с ней:

– Послушай, но ведь это не может продолжаться до бесконечности! Определись же наконец, с кем ты… К чему ты стремишься? Тебе нужен мужчина, который мог бы тебя вести по жизни, знал бы, куда и зачем!.. А ты всё за этими машинёшками гоняешься! Так это он тебе деньги дал недостающие на неё?

– Нет не он… Ну что ты пристал?? Ну хочу я машину! Может быть, это единственная светлая идея у меня… Вот возьми ты купи! – видно было, что начинает злиться. Хитроумненькие, изменчивые искорки в глазах; ресничками как бы отхлопывается от всяких обвинений и неодобрения. Губки чуть кривятся негодуя… О да, светлоликая принцесса, ты безупречна, неподсудна!.. «Пипетку» свою ведёт уверенно, даже как-то немного по-мужски. Мотора почти не слышно. Большая фура застыла на повороте, преграждая путь. Она в нетерпении постукивает ножкой в лёгком сандалике, ругается как сапожник. Испорчена… и невинна как дитя!

Пытаюсь ещё что-то говорить; уговариваю, убеждаю, в красноречии отчаянья.

– Опять нудишь! – резко обрывает она.

Вечереет. Впереди от фар побежали уже конусообразные снопы света. Таким я люблю город: в предвечерней мягкой поволоке, в робком пробуждении фонарей; в прозрачности звуков, в ниспадающей тихими складками тайне. Устремлённые ввысь серебристокрылые тополя.

Мне хочется погладить её по ноге, добраться до тёплой промежности, потискать, помять, но по опыту знаю, что крику не оберёшься. Тем более в движении. Хотя порой относится индифферентно, безучастно к такого рода «подкатам». Особенно когда суетится по дому, убирается в машине… Застигнув её в особо пикантной позе, запускаю ладонь меж ягодиц, прохаживаюсь легонько вдоль половых губок. Главное, чтоб это были осторожные, как оседающий иней, касания, а не по-хозяйски грубые заграбастывания. Тогда рыжая тигрица делает вид, что ничего не замечает.

Что же происходит между нами? Не жена, не подруга. Ну, изредка – любовница…